АнтиNаполеон

— Ничего себе! — в ярости закричал в ответ Пико. — Уж не хотите ли вы, чтобы я еще поблагодарил вас за это! Ну хорошо, огромное спасибо!

Жорж Кадудаль, до этого всецело погруженный в свои мысли, не удержался и голосом, полным сарказма, поддержал своего бывшего слугу, назвав судью Тюрьо цареубийцей. Потом он повернулся к жандарму, стоявшему у него за спиной, и попросил:

— Как противно произносить это имя. Дайте мне стакан водки, я хочу прополоскать рот.

После этого внимание суда переключилось на Жоржа Кадудаля. После короткого выступления своего адвоката мэтра Доммаже тот сказал:

— Я могу лишь немногое добавить к словам моего уважаемого защитника. Например, то, что я спокойно мог развязать новую войну в Вандее, но не сделал этого. Это доказывает то, что я хотел мира для Франции. В Англии мне казалось, что общественное мнение во Франции склоняется в пользу Бурбонов. С несколькими моими друзьями я приехал сюда, чтобы лично в этом убедиться. Можно ли это назвать заговором? Я что-то не слишком силен в новом французском законодательстве. Вы, господа, разбираетесь в этом лучше меня. вам и судить.

* * *

Чтобы не повторять каждый раз одну и ту же формулировку, которую председатель суда должен был обратить к каждому из подсудимых по завершении судебного процесса, ограничимся лишь их последними словами, представляющими наибольший интерес.

Генерал Моро:

— Ничто на этом процессе не свидетельствовало против меня. Ясно как божий день, что я никогда не принял бы никаких предложений от бывших французских принцев. Единственное, что существует у суда против меня, — это показания пары свидетелей, но они явно продиктованы следователями.

Генерал Ляжоле:

— Мне никто никогда не сообщал никакого плана заговора, поэтому я не могу считать себя заговорщиком. Мне кажется, что мои рассуждения логичны.

Пьер Кадудаль:

— Во время моего ареста жандарм стоял в пяти-шести шагах передо мной. Мои пистолеты были заряжены, они торчали за поясом, как это принято у нас дома. В кармане у меня был кинжал. Если бы я хотел убить этого жандарма, я легко мог бы это сделать, я знаю, как всем этим пользоваться. Вместо этого я позволил себя арестовать и даже предложил ему стакан вина. Почему я это сделал? Потому что я невиновен.

Шарль д’Озье:

— Все мое преступление, если это можно назвать преступлением, состоит в том, что я предоставил ночлег моим сообвиняемым. Я говорил это с самого своего ареста. Мне грозят смертной казнью, но за что? За мои политические убеждения? Но знаете, господа, они мне никогда не мешали подчиняться законам той страны, где я живу. Я с надеждой жду вашего решения.

Луи Пико:

— Делайте со мной что хотите, и не будем больше об этом.

Жюль де Полиньяк:

— Так как я был очень взволнован после выступления моего брата, я не смог сказать ничего путного. Теперь я более спокоен и заявляю, господа: если нужно, чтобы кто-то из нас погиб, это должен быть я. Я еще слишком молод, чтобы почувствовать настоящий вкус к жизни, так что же о ней сожалеть?

— Нет! — закричал его старший брат Арман. — Ты не умрешь! Пусть это буду я… Умоляю, мой дорогой Жюль…

При этих словах председатель суда Эмар поспешил закрыть заседание. Суровым голосом он сказал:

— Слушания закончены. Суд удаляется на совещание для вынесения приговора.

* * *

Всех прежде всего интересовало, каков будет приговор суда в отношении генерала Моро. Двенадцать судей долго совещались, и семью голосами против пяти Моробыл оправдан. При этом судья Лекурб заявил, что вообще не увидел на процессе и тени заговора.

Эмар, Гранже и Тюрьо, всем обязанные Наполеону, собрались на закрытое совещание.

— Оправдание Моро, — заявил Эмар, — означает для всех нас и для всей Франции начало новой гражданской войны.

Тюрьо поддержал своего коллегу:

— Моро необходимо казнить. Мы же прекрасно понимаем, что процесс этот не юридический, это дело огромного политического значения.

— Смерть Моро, — подхватил Эмар, — необходима для сохранения той формы правления, которая уже сложилась, и нет смысла ее менять ради сохранения жизни одного человека.

— Согласен, — сказал Гранже. — Какое значение сейчас имеет степень виновности Моро? Нам важно преподать урок страха французам, чтобы сохранить безопасность государства. Это важнее всего. Вспомним слова Робеспьера: «Всякий благоразумный человек должен признать, что страх — единственное основание его поведения».

Вернувшись к другим судьям, Эмар сказал:

— Вы хотите выпустить Моро на свободу. Хорошо. Но этим вы толкаете страну к государственному перевороту. Иностранные государства ждут окончания процесса, чтобы окончательно признать Наполеона в качестве императора. Безопасность государства зависит сейчас от нас.

После этого слово взял решительно настроенный Лекурб:

— Председатель суда открыто попирает принцип юриспруденции, который гласит, что обвиняемый невиновен, если большинство высказалось за него. Поступать так — это преступление.

— Господа, — возразил ему Эмар, — но наше решение еще не оглашено, и мы имеем полное право немного изменить его, я бы сказал, подкорректировать.