Антология «Битлз»

Джон: «Мы просто не могли никуда выйти без охраны, но возможность ходить по магазинам у нас была на протяжении семнадцати лет. Иногда кто-нибудь из нас ускользал, и вот тут начиналось самое интересное. Все считали, что мы всегда путешествуем вчетвером, поэтому, когда нас видели поодиночке, нас часто не узнавали.

Люди думают, что слава и деньги приносят свободу, но это не так. Теперь мы отчетливо понимаем, что они создают лишь ограничения, а никак не дают полной свободы. Мы по-прежнему едим ту же пищу, что и раньше, у нас прежние друзья. Все это не изменяется за ночь. Мы не можем даже потратить деньги, которые получаем, потому что нам негде их тратить. На что можно потратить деньги, сидя в комнате?

В турне все время существуешь в каком-то вакууме. Это работа, сон, еда и снова работа. Мы работали как сумасшедшие, но никто из нас не отказался бы от такой работы. Теперь, оглядываясь назад, я не могу припомнить дня, когда я не был бы занят делом; мне кажется, что так продолжается уже не один год» (64).

Ринго: «Мы бывали в барах, в клубах, даже иногда ездили в полицейских машинах. (В те дни полицейские были очень добры к нам, они отнимали у детей колеса и все такое и отдавали их мне. Я любил полицейских!)

В Сан-Франциско был один замечательный случай. Мы пошли в бар и встретили там Дейла Робертсона. Того самого Дейла Робертсона! «Привет, Дейл, как дела?» — «Прекрасно». Мы выпили, а потом по бару объявили: «Заведение закрывается, просьба освободить помещение». В Калифорнии бары закрывают в два часа ночи, на этом ночь кончается. Бар закрыли, бармен и остальные вышли, а мы снова вернулись и продолжили. Все это мне нравилось.

Мне понравилась и встреча с Бертом Ланкастером. Он настоящий. Когда мы приехали в Лос-Анджелес, я снял огромный дом и превратился в ковбоя. У меня было пончо и два игрушечных револьвера, нас пригласили к Берту Ланкастеру, в таком виде я и поехал. Это выглядело так: «Ни с места, Берт, в этом городе нет места нам обоим» А он сказал: «Что это у тебя такое? Детские игрушки?» Потом он прислал мне два настоящих револьвера и настоящий ковбойский пояс: ему не нравилось, что я вожусь с детскими игрушками. А мне просто хотелось быть ковбоем.

У него был классный дом, а на улице — бассейн, из которого можно было поднырнуть прямо в гостиную. Лос-Анджелес ошеломлял. Мы часто гуляли по бульвару Сансет. Мы вылезали из лимузина, люди подходили к нам, и все это было здорово. Происходящее ничем не напоминало безумие, с нами абсолютно все здоровались. Конечно, в 1965–1966 годах многое изменилось, стало круто быть известным и просто ходить по магазинам. А тогда все были рады увидеть нас гуляющими по бульвару Сансет. Сансет — это было круто. Мы заходили в «Whisky A Go Go» и другие подобные клубы».

Джон: «Слова Ринго „Берт Ланкастер — настоящий“ звучат как штамп из шоу-бизнеса, мира актеров или кинозвезд, но это не так. Потому что с людьми, которых мы не считали настоящими, мы либо не встречались, либо не упоминали о них в своих интервью, а то и просто говорили им самим, что они ничтожества» (64).

Ринго: «Мы выступали в театре «Холливуд Боул». Раковина над сценой выглядела замечательно. Это был тот самый знаменитый «Холливуд Боул» — такие залы производили на меня впечатление. Тогда я влюбился в Голливуд и до сих пор влюблен в него, более точный адрес: Беверли-Хиллз, Голливуд, Калифорния. Я отдаю предпочтение ему, а не Нью-Йорку.

В Голливуде растут пальмы, а в Ливерпуле их, пожалуй, не встретишь. Погода жаркая, а образ жизни действительно классный».

Джон: «Шоу-бизнес — это помешательство, а когда он весь сосредоточен в одном месте, он не может не быть сумасшедшим. Мы видели нескольких кинозвезд: Эдварда Дж. Робинсона, Джека Пэланса, Хью О'Брайана. И xотя мы ожидали увидеть больше, мы немного растерялись. „Холливуд Боул“ был великолепен. Этот театр понравился всем нам больше остальных. Хотя зрителей в нем собралось не так уж и много, это выступление казалось нам особенно важным, оно запомнилось. Мы играли на большой сцене, и это было здорово. В таких местах, как „Холливуд Боул“, нас было слышно, даже когда зрители шумели, — благодаря хорошей акустике. Лишь в паре залов нас было хорошо слышно, все предыдущие годы такого не случалось (64). Нет, мы не хотели, чтобы нас слушали молча. Какой смысл выступать, когда зрители просто сидят и слушают. Так они могут послушать и пластинки. Мне нравится буйство» (66).

Джордж Мартин: «Я решил, что мы должны записать концерт в „Холливуд Боул“, и договорился, что „Кэпитол“ предоставит нам инженеров звукозаписи. Мы писали концерт на три дорожки, на полудюймовую пленку, и разделение было не слишком удачным. Прежде всего на центральную дорожку мы записали голоса и микшировали их с барабанами, басом и гитарами с двух других дорожек. Но все заглушал шум и крики зала. Это было все равно что приставить микрофон к хвосту реактивного самолета „747“. Крики сливались в один непрерывный гул, добиться качественной записи было очень трудно».