Антология «Битлз»

Работая и играя на ударных, я скопил немного денег и в восемнадцать лет купил свою первую машину. Это было важное событие, потому что до сих пор мне не везло. На выступления мне приходилось ездить в автобусе, поэтому я брал с собой только малый барабан, тарелки и палочки. Я был вынужден брать взаймы большой барабан и тамтамы у других групп, выступавших там же, где и мы. Иногда мне отказывали. А бывало, я привозил всю свою аппаратуру, все помогали мне установить ее перед выступлением, а потом все просто разбегались, а я оставался со своими барабанами. Помню, однажды ночью ребята помогли мне погрузить установку в автобус. Я сошел на своей остановке, до дома оставалось идти полкилометра, а унести сразу все четыре футляра я не мог. Я пробегал двадцать метров с двумя футлярами, постоянно оглядываясь на оставшиеся два, потом возвращался, хватал их, пробегал сорок метров и снова возвращался. Это было так ужасно, я думал только об одном: «Черт, как мне нужна машина!»

Джонни Хатч, еще один барабанщик, собирал автомобили из запасных частей. У него я купил «стандарт-вангард». Эту машину я любил. Она доставляла мне уйму хлопот: шины постоянно лопались, вторая передача плохо включалась, но я гордился ею. Машину вручную покрыли красной и белой краской, словно фургон с мороженым. Покраска вручную означала только то, что Хатч не мог позволить себе пользоваться распылителем, зато я мог говорить: «Знаете, а ведь она покрашена вручную!»

В 1959 году власти решили не призывать в армию тех, кто родился после сентября 1939 года. А я родился десять месяцев спустя. «Здорово, вот теперь-то мы поиграем!» — обрадовался я, ушел с завода и решил стать профессионалом в группе Рори. Когда у нас дома собрались родные, я сказал, что хочу поехать с группой Рори в «Батлинз». Мы должны были играть в дансинге «Калипсо» за 16 фунтов в неделю. До тех пор я играл только по вечерам и иногда днем.

В моем роду были только рабочие и солдаты, я первым получил бумагу, в которой говорилось, что я инженер. Помню, дяди, тети и мой босс говорили: «Если ты не вернешься сюда хотя бы через три месяца, ты потеряешь половину навыков». А я ответил: «Ну и что? Барабаны — моя жизнь, я хочу быть музыкантом и поэтому собираюсь играть с Рори в «Батлинз». Так я и сделал. Работу я бросил, когда мне было двадцать лет. Я всегда твердо знал, что буду играть на барабанах. Это было моей мечтой, хотя случалось, что я забывал про нее и ненадолго увлекался чем-нибудь другим.

Однажды незадолго до отъезда в «Батлинз» мы зашли в ливерпульский клуб «Джакаранда». Обычно по вечерам там играл джазовый оркестр, но в этот день в клубе почему-то околачивались трое парней с гитарами. Рори, Джонни Гитар и я подошли поближе, чтобы посмотреть, что они там играют. Этих ребят я раньше не знал: это были Джон и Пол, которые учили Стюарта Сатклиффа играть на басе. Мы были профессионалами, а они — просто мальчишками, которые корчили из себя артистов. На меня они не произвели никакого впечатления. В те дни они ничего из себя не представляли — просто горстка сопляков. А мы собирались в «Батлинз», подбирали туфли к костюмам — черно-белые туфли, красные костюмы, красные галстуки и платки — и предчувствовали, что наступают великие времена. (В то время Рори Сторм и «Ураганы» считались лучшей группой Ливерпуля, потому что выступали в одинаковых костюмах. Позднее Брайан Эпстайн настоял, чтобы и «Битлз» одевались одинаково.)

Мы уехали в «Батлинз» на три месяца, и это было потрясающе. Когда мы только прибыли сюда, мы выбрали себе новые имена. Тогда-то Джонни Гитар выбрал свое, и мне тоже придумали прозвище — хотя нет, это произошло еще в Ливерпуле. Я носил множество колец, и меня окликали: «Эй, Рингз!» («Rings» — «кольца».) Меня зовут Ричард, отсюда Ричи… и Рингз. А когда мы меняли имена, я назвался Ринго. Вместе с фамилией Старки это звучало неважно, поэтому я укоротил фамилию и добавил еще одно «р». Это имя я написал на большом барабане, с тех пор так и повелось. Мы постоянно работали, каждую неделю у нас менялись слушатели. В таком месте мы еще никогда не выступали. Стояло лето, в Ливерпуле нас ничто не держало. Жизнь в тамошних клубах оживала зимой. Рори был настоящим спортсменом. За барабанами стояло пианино, и в финале Рори забирался на него, танцевал шейк, а потом прыгал через мою голову. Это было потрясающе. А мой любимый номер назывался «Whole Lotta Shakin' Goin' On».

Каждую неделю в «Батлинз» приезжал полный автобус девчонок, а мы знакомились с ними: «Знаешь, я ведь играю в здешней группе». Для знакомств это был настоящий рай. В конце недели были слезы и расставания, а потом приезжал новый автобус. В некотором смысле этим нас и привлекал рок-н-ролл.

Конечно, главная причина заключалась в том, что мне хотелось играть, но в «Батлинз» было невозможно не радоваться жизни. В конце концов я поселился с одной парикмахершей в фургоне. Это была взрослая жизнь. Все отдыхали. То же самое происходит и сейчас, только все ездят в Бенидорм.