Антон Райзер

Пройдя еще немного, он обернулся и крикнул: «Доброй ночи!» Лишь только он произнес эти слова, как сразу исполнился досады на самого себя, которая потом охватывала его всякий раз, как он думал об этом случае. Этот возглас отравил ему самое воспоминание о трогательной сцене прощания – в самом деле, не комично ли такой будничной фразой пожелать доброй ночи человеку, с которым расстаешься надолго, если не навсегда, словно наутро вы опять увидитесь?

Холод пробирал до костей. Но Райзер, шагая налегке, весь горел предвкушением славы и рукоплесканий.

Часто, поднявшись на холм, он ненадолго останавливался, озирал окрестные поля и в голове его пробегала странная мысль, как будто он бродит здесь каким-то чужаком и уже различает в туманной дали свою судьбу. Однако наваждение исчезало так же быстро, как появлялось, и он, продолжая путь, снова думал о том, каким предстанет ему Лейпциг и в каких ролях он выйдет на сцену.

С этими приятными мыслями он и преодолел путь от Эрфурта до Лейпцига. В дороге он часто повторял имя своего возлюбленного друга Нерьеса и проливал потоки слез – пока не вспоминал свое дурацкое «доброй ночи!», которое никак не мог связать воедино с этоми волнующими воспоминаниями.

В Эрфурте ему посоветовали остановиться в лейпцигской гостинице «Золотое сердце», где всегда располагались актеры и там же держали весь театральный скарб.

Войдя в гостиную, он увидел нескольких членов труппы Шпайха, которых хотел приветствовать как будущих своих товарищей, но тут заметил, что все они чем-то до крайности удручены. Все разъяснилось, когда ему сообщили утешительную весть о том, что досточтимый хозяин труппы сразу по прибытии в Лейпциг распродал весь театральный гардероб и с деньгами бежал. Труппа Шпайха стала не более как рассеянным стадом.