Антоний и Клеопатра

Антоний положил свиток, который сразу же опять свернулся, и какое-то время сидел, соединив руки на затылке и улыбаясь своим мыслям об этой семитской жабе. Меценат восточного покроя, но в отличие от Мецената жестокий и свирепый. Вопрос в том, что будет лучше для Рима в южной части Сирии: вновь объединенное Иудейское царство или разрозненное? Не расширив ни на милю географические границы, Ирод мощно обогатился, приобретя бальзамовые сады Иерихона и право добывать асфальт в Асфальтовом озере. Евреи воинственный народ, они отличные солдаты. Нужна ли Риму богатая Иудея, которой правит очень умный человек? Что будет, если Иудея поглотит всю Сирию южнее реки Оронт? Куда обратится потом взгляд ее царя? На Набатею, которая даст ему один из двух больших флотов, занятых торговлей с Индией и Тапробаной. Еще больше богатства. После этого он посмотрит на Египет. Меньший риск, чем любая экспансия на север, в римские провинции. Хм…

Он взял письмо Клеопатры, сломал печать и прочел его намного быстрее, чем письмо Ирода. Письма Ирода и Клеопатры не очень отличались. Ни в том ни в другом не было сентиментальности. Как всегда, Клеопатра восхваляла Цезариона, но это была не сентиментальность, это была львица и ее детеныш. Если отбросить Цезариона, это было письмо скорее монарха, чем экс-любовницы. Глафира сделает хорошо, если последует примеру своей египетской соперницы.

Носатое личико Клеопатры проплыло перед его мысленным взором. Золотистые глаза сияют, как сияли они, когда она была счастлива — а она была счастлива? Такое деловое письмо, смягченное только любовью к старшему сыну. Да, прежде всего она была правительницей, а уж потом — женщиной. Но по крайней мере, с ней было о чем поговорить. И было гораздо больше тем для разговора, чем с Октавией, которая поглощена своей беременностью и радуется, что снова вернется в Рим. С Ливией Друзиллой она редко виделась, считая ее холодной и расчетливой. Конечно, она так не говорила, — когда это его теперешняя жена нарушала хоть раз правила поведения, даже наедине с мужем? Но Антоний знал об этом, потому что разделял неприязнь Октавии. Девица была законченной креатурой Октавиана. Что такого было в Октавиане, что он умел хватать и удерживать своими стальными когтями нужных ему людей? Агриппа, Меценат. А теперь Ливия Друзилла.

И вдруг он почувствовал такую ненависть к Риму, к его тесно сплоченному правящему классу, к жадности Рима, к непреклонным целям Рима, к божественному праву Рима управлять миром. Даже Сулла и Цезарь ставили желания Рима выше своих желаний, клали на алтарь Рима все, что они делали, питали Рим своей силой, своими подвигами, своим animus, который был их движущей силой. Может быть, именно это отсутствовало в нем, Антонии? Может быть, он неспособен посвятить себя каким-то абстракциям, идеям? Александр Великий не думал о Македонии так, как Цезарь думал о Риме. Он думал сначала о себе, он мечтал о собственной божественности, а не о мощи своей страны. Вот почему его империя распалась, как только он умер. Империя Рима никогда не распадется из-за смерти одного человека или даже многих людей. У римлянина было свое место под солнцем, он никогда не думал о себе как о солнце. А Александр Великий так думал. Может быть, и Марк Антоний так думал. Да, Марк Антоний хотел иметь свое солнце, и его солнце не было солнцем Рима. Нет, это не солнце Рима.

Почему он позволил этой компании в Таренте уменьшить его долю? Надо было уехать и увезти флот из Тарента. Но он этого не сделал. Он считал, что остается, чтобы обеспечить безопасность и благополучие своего войска при вторжении в Парфянское царство. Его обхитрили простыми обещаниями! «Да, я обещаю дать тебе двадцать тысяч хорошо обученных легионеров, — сказал Октавиан сквозь зубы, явно говоря неправду. — Я обещаю послать тебе твои сорок процентов, как только мы откроем дверь в подвал Секста. Я обещаю, ты будешь старшим триумвиром. Я обещаю соблюдать твои интересы на Востоке. Я обещаю то, я обещаю это». Ложь, ложь, все ложь!