Антропологические традиции

Как те, так и другие исследования бросили тень подозрения на наше стремление описывать и документировать иные жизненные миры. Кроме того, голос антропологии был приглушен вследствие громкого успеха «культурных исследований» (имеется в виду гуманитарная дисциплина «Cultural Studies». — Прим. пер.), которые поставили в повестку дня важные вопросы: о современных культурных процессах в Великобритании, о расовых, классовых и гендерных отношениях и о сущности культурных различий. Иными словами, «культурные исследования» вызвали сомнения в эффективности практики поиска ответов на существенные вопросы среди «других» в то время, когда «дома» имелось множество острых проблем, настоятельно требовавших своего изучения.

Мне кажется, значимость антропологических исследований не подрывают, а лишь подтверждают те доводы, что в изучении «других» всегда присутствует солипсизм. Думаю, что в последнее время ввиду динамичного и энергичного развития «культурных исследований» как дисциплины и области знания нам очень важно сохранять интеллектуальное пространство для критического осмысления того, что воспринимается как общее и «само собой разумеющееся», а также того, как и в каких целях эксплуатируются различия.

Именно эта задача вдохновляет увлеченное меньшинство гуманитариев на новые путешествия, чтение новых книг и восприятие разных точек зрения в мире, который как бы по определению не заинтересован в том, чтобы слушать то, что мы стараемся ему сообщить. Антропология занимает маргинальное место в британских университетах и в общественном сознании как раз по этой причине — она подвергает сомнению общепринятые установки, выискивает новые проблемы и вскрывает контекстуальную обусловленность того, что подается нам под видом универсальных объяснений. Британскую антропологию характеризует приверженность этнографическим методам, которые позволяют ученому соединить исследование онтологических особенностей с критическим анализом исторических условий, в рамках которых культурные различия конституируются, воспроизводятся и подвергаются испытаниям.

Данная методологическая установка дает антропологам возможность анализировать сложный характер взаимосвязи между социальными группами и культурными явлениями и, таким образом, позволяет лучше осознавать тот парокиализм, который характеризует даже самые амбициозные теоретические схемы. Весь вопрос в том, есть ли в данной установке что-либо, что можно было бы назвать отличительно британским.

Кит Харт однажды охарактеризовал британскую социальную антропологию как «гибрид культа и линиджа» — как «группу с двойным десцентом[11], близнецами-основателями которой были Малиновский и Рэдклифф-Браун» (Hart

2003: 1). Мне нравится эта характеристика. Она помогает понять, как данная дисциплина может объединять такую гетерогенную группу людей, разных по национальному происхождению, которые связаны лишь их общим интересом к интегрированию полевой работы с теорией (к интегрированию, которое осуществляется, опять же, такими разными способами). Британская социальная антропология традиционно гордится своей эмпирической традицией, упором на долговременные полевые исследования и в последнее время, пожалуй, политической актуальностью проводимых исследований, которая проистекает из повышенного внимания антропологов к феномену функционирования власти. Вместе с тем двойственная установка на изучение, с одной стороны, проблем, открывающихся в ходе полевой работы, а с другой — вопросов, диктующихся рутиной академической традиции, не является чем-то характерным исключительно для британской социальной антропологии. Культ, безусловно, транснационален! Но у культа, как заметил Харт, есть свои линиджи, которые привязывают его к той или иной институциональной истории, к тому или иному национальному контексту финансирования, к тем или иным позициям в общей структуре власти[12].

Говоря о линиджах, нельзя, конечно, не упомянуть, что современная антропология в Великобритании была основана людьми не британского происхождения, и вместе с тем нельзя сказать, что тяготение этих людей к Великобритании и их успех в продвижении дисциплины не имели никакого отношения к тем огромным привилегиям, которые колониальный и неоколониальный мир давал профессорам британских университетов (глобальный язык, «право» беспрепятственно путешествовать и сами средства на путешествия). В этих условиях сформировалась дисциплина, характеризовавшаяся теоретическим плюрализмом и опиравшаяся на широкую международную сеть профессиональной работы, которая координировалась сравнительно небольшим числом антропологов[13].