Месье Кольбер, ворча, согласился, что требования молодой особы хотя и значительны, но уместны и обоснованны. Собрание пришло к обоюдному соглашению. Подчиненные лейтенанта полиции, господина д’Обре, отправятся в лачугу, стоящую где-то в чистом поле, и обнаружат там сундук, доставленный неизвестными лицами. В сундуке будут лежать отпечатанные памфлеты с разоблачениями имен маркиза де Лавальера, шевалье де Лоррена и Месье, брата короля.
Возвращаясь в Париж в той же карете с зашторенными окнами, Анжелика тщетно пыталась унять охватившую ее радость. Ей казалось, что просто неприлично чувствовать себя счастливой, учитывая, сколь трагические обстоятельства привели ее к триумфу. Но если все пойдет как задумано, то будет странно, если однажды она не станет одной из самых богатых женщин Парижа. Разве с деньгами она не сможет подняться на самый верх? Она будет в Версале, ее представят королю, она вернет себе положение, а ее сыновья будут воспитываться, как положено молодым дворянам.
На обратном пути ей не стали завязывать глаза, так как стояла темная ночь. Анжелика ехала в карете одна, но в мечтах и расчетах путь пролетел незаметно. Она слышала, как рядом с каретой цокают копыта лошадей ее небольшого эскорта.
Внезапно экипаж остановился и кто-то приподнял занавеску снаружи. При свете фонаря Анжелика разглядела лицо Дегре, склоняющегося к двери. Полицейский был верхом.
— Здесь я оставлю вас, мадам. Карета отвезет вас домой. Полагаю, что через два дня я снова встречусь с вами, чтобы передать вам обещанное. Все в порядке?
— Я как раз об этом думаю. Ах, Дегре, это чудесно. Если мне удастся наладить производство шоколада, я уверена: мое будущее обеспечено.
— У вас все получится. Да здравствует шоколад! — воскликнул Дегре.
Он снял шляпу, поклонился и поцеловал Анжелике руку, возможно удержав ее чуть дольше, чем дозволял этикет.
— Прощайте, Маркиза Ангелов!
Она едва заметно улыбнулась.
— Прощайте, сыч!
Часть вторая
Дамы из квартала Маре
Колбасник с Гревской площади вышел подышать свежим воздухом на порог своей лавочки. Стояли первые дни весны. Небо сияло чистотой. На виселице не болтались повешенные, на площади не шли приготовления к казни, и ничто не мешало ему любоваться тем, как на другом берегу Сены возносились к голубовато-сиреневатым небесам квадратные башни собора Парижской Богоматери, вокруг которых кружились стаи голубей и ворон.
В прозрачном воздухе стояла такая тишина, что можно было различить, как ниже по течению поют крылья мельницы мастера Югá.
В то утро на площади было мало прохожих. Чувствовалось, что не за горами великий пост. Горожане стали медлительными, с их лиц пропала обычная жизнерадостность, словно ежегодное воздержание во славу Господа — вселенская катастрофа. Как и все представители своей гильдии, мастер Люка был обязан на это время закрывать свою колбасную лавку. Предстоят большие убытки, да и жена разворчится. Но, в конце концов, на то и покаяние! Какие же мы христиане, если хотим покаяться, не страдая? Мастер Люка от всего сердца возблагодарил Святую Церковь за установление этого поста: пусть воздержание в еде послужит доброму христианину напоминанием о муках распятого Спасителя.
Погруженный в свои размышления, мастер Люка все-таки приметил, что какая-то роскошная карета въехала на площадь и остановилась рядом с колбасной лавкой. Из кареты вышла необыкновенно красивая женщина, причесанная по последней моде, принятой среди дам квартала Маре: короткие волосы завиты тугими локонами, а две более длинные пряди спускаются вдоль шеи на грудь, притягивая взор к заманчивой глубине корсажа. Мастер Люка видел в этой моде очередной признак безумия нынешних времен: женщины стригли волосы — бесплатное украшение, дарованное им Господом. Негоже, если женушка или — подавно — дочка Жанин, подражая знатным дамам, задумают отстричь себе волосы!
Даже во время страшного голода 1658 года, когда в доме не осталось ни гроша, мастер Люка не допустил, чтобы жена продала свои великолепные косы проклятым цирюльникам, которые всегда норовят угодить богатым господам. И куда только катится мир: у женщин отрезают волосы, чтобы украшать ими мужчин!
Дама разглядывала вывески: она определенно что-то искала.