Анжелика. Путь в Версаль

Молодая женщина замолчала, испугавшись тех слов, что только что прошептала. Экипаж ритмично покачивался, и уличные фонари, установленные по приказу Ла Рейни[51], бросали отсветы на ее платье. Полиция старалась рассеять мрак, в котором Анжелика так хотела бы сейчас раствориться полностью и без остатка.

Она боялась. Боялась Филиппа, но еще сильнее — того, чей призрак возникал у нее перед глазами, как будто для того, чтобы запретить ей следовать выбранной дорогой. Но она больше не могла гадать, были ее видения безумием или же нет. Она достигла своей цели. Другой цели у нее не было.

В отеле Ботрейи навстречу матери вышли Флоримон и Кантор. Оба мальчика были в нарядных костюмах из розового атласа с огромными кружевными воротниками. По бокам у них красовались маленькие шпаги, а шляпы украшали розовые перья.

Они оба держались за шею огромного рыжего дога, который был почти одного роста с Кантором.

С бьющимся сердцем Анжелика остановилась, восхищенная красотой дорогих ей созданий. До чего же они серьезны и насколько прониклись чувством собственной значимости! А как медленно они ступают, стараясь не помять свои великолепные наряды!

Сильные в своей слабости, они оттеснили в сознании матери и образ Филиппа, и призрак Жоффрея. «Пусть жизнь продолжается», — сказал ей старый гугенот-управляющий. А жизнь — это они. Именно ради них она должна следовать избранным путем, пусть медленно, но уверенно.

Детей нарядили в их праздничные костюмы, чтобы поприветствовать мадам де Севинье, которая уже больше часа ожидала Анжелику в большой гостиной.

К великому возмущению лакеев, Анжелика встала на колени, широко раскрыла объятия и прижала к сердцу обоих малышей и их дога.

* * *

Шоколадница госпожа Моренс — урожденная де Сансе?.. Несколько веков эта семья жила в безвестности, но она была кровно связана с такими прославленными фамилиями, как Монморанси и де Гизы. К тому же некоторые молодые представители семьи недавно вновь обратили на себя внимание двора. Сама умирающая Анна Австрийская потребовала, чтобы у ее изголовья дежурил иезуит с пылающим взором, некий Раймон де Сансе. Теперь все знатные дамы двора стремились получить его благословление. Неужели госпожа Моренс, чей экстравагантный образ жизни и внезапное восхождение стали предметом небольшого скандала, была родной сестрой этого проницательного и сдержанного аббата, слывшего образцом добродетели?.. Многие сомневались в этом. Но на приеме, который давала мадам д’Альбре, присутствующие могли наблюдать, как иезуит нежно расцеловал будущую маркизу дю Плесси-Бельер, подчеркнуто обращался к ней на «ты» и долго по-дружески беседовал с ней братским тоном.

Впрочем, именно к Раймону отправилась Анжелика на следующий день после встречи с Молином.

Она знала, что найдет в нем верного союзника, который как бы невзначай, но самым надежным образом поспособствует восстановлению ее репутации в свете. Именно так и случилось.

Не прошло и недели, как рухнули все барьеры высокомерия, выстроенные между молодой женщиной якобы из простого сословия и благородными дамами квартала Маре. Анжелику расспрашивали о ее юной сестре, прелестной Мари-Аньес де Сансе, чья красота целых два сезона очаровывала королевский двор. Ее обращение к Богу временно, не правда ли? Но как бы то ни было, отныне двор будет гордиться присутствием другой Сансе, чья красота ничуть не уступает красоте младшей сестры, а деловой ум уже прославился повсюду.

Братья Анжелики — Дени и служивший пажом у мадам де Рошан Альбер пришли повидаться с ней и после долгих и вполне искренних излияний чувств попросили у сестры денег.

О другом брате, художнике, никто не упоминал, да никто о нем и не знал. Изредка вспоминали старшего брата, юного сумасброда, некогда уплывшего в Америку. Казалось, все забыли о первом браке Анжелики и о причинах, которые могли толкнуть наследницу древнейшего дворянского рода заняться производством шоколада. Легкомысленные придворные и знатные дамы, тайком сообщив друг другу те или иные доверительные сведения, прекрасно умели все забывать, когда это было в их собственных интересах.

Все бывшие фавориты короля, за исключением де Гиша, опасаясь монаршей немилости, научились быть сдержаннее. После дела маленького торговца вафлями Вард, уличенный в заговоре с «испанским письмом», томился в тюрьме. Гиш удалился в изгнание.

Несмотря на известную всем любовь к сплетням, Великая Мадемуазель по своей искренней доброте тоже молчала. Она лишь нежно обняла Анжелику и сказала, растроганно смахнув слезинки:

— Моя дорогая, будьте счастливы, очень счастливы!