Гордость, которую этот мужчина ощущал от обладания ею, одновременно оскорбляла и волновала. «Ты была из благородных… Ты для меня была запретной, – любил он повторять, – а я твердил себе: она будет моей… И я знал, что ты придешь… И вот теперь ты моя…»
Она осыпала его оскорблениями, но защищалась слабо. Ведь нельзя же по-настоящему бояться человека, которого знаешь с детства: неохотнее всего мы расстаемся с отражениями своего детства. Близость, соединявшая их, имела слишком глубокие корни.
– Знаешь, о чем я думал, – сказал он, отхлебнув вина, – все, что я сделал в Париже, все, что помогло мне добиться успеха, пришло ко мне из детства, из наших с тобой детских приключений и прогулок. Мы заранее готовились к ним, ты помнишь? И вот, поняв, как организовать свое… дело, я все твердил себе…
Он умолк и в задумчивости провел языком по губам. Устроившийся у его ног мальчонка по имени Флипо протянул ему стакан вина.
– Довольно, – буркнул Каламбреден, отталкивая его руку. – Дай нам поболтать…
– Знаешь, – продолжал он, обращаясь к молодой женщине, – я часто спрашивал себя: «А как поступила бы она, Анжелика? Какой удачный ход родился бы в ее головке?» Это мне помогало… Почему ты смеешься?
– Я не смеюсь, а улыбаюсь. Мне вспомнился наш последний поход, не очень-то славный… Когда мы отправились в Америку, а оказались прямехонько в Ньельском аббатстве.
– Да уж, глупо получилось! Не надо было в тот раз тебя слушаться. – Он задумался. – Тогда твои идеи были не слишком хороши. Потому что ты взрослела, становилась женщиной. Женщины редко бывают благоразумны… Но тут дело в другом… – заключил он, игриво рассмеявшись.
Поколебавшись и краем глаза следя за своей подругой, он осмелился на ласку. Таков уж был характер Анжелики: Никола никогда не знал, примет ли она его любовные устремления. За какой-то поцелуй она могла накинуться на него с горящими, как у сердитой кошки, глазами; угрожать, что бросится с башни; осыпать его оскорблениями, достойными разве что базарной бабы, – она очень скоро их выучила.
Анжелика могла дуться по целым дням, быть такой холодной, что даже Баркароль пугался, а Красавчик и вовсе начинал заикаться.
Тогда Каламбреден собирал свою команду, чтобы каждый подумал о возможных причинах ее дурного настроения.
Зато в другие моменты она умела быть податливой, смешливой, почти нежной. Он узнавал ее. Это снова была она!.. Его всегдашняя мечта! Девочка Анжелика, босиком, в старом платье, с былинками в спутанных волосах, бегущая по дороге.
А бывало, она становилась апатичной, будто отсутствующей, покорной всему, чего он от нее хотел, но такой безразличной, что он отступал в беспокойстве и смутной тревоге… Честное слово, что за дрянь эта Маркиза Ангелов!..
На самом деле в таком поведении не было никакого расчета. Слишком расшатанные нервы повергали ее то в отчаяние и ужас, то в мрачное и почти блаженное забвение. Однако женское чутье научило ее единственному способу самозащиты. Как в детстве она подчинила себе маленького крестьянина Мерло, так теперь она обуздывала бандита, в которого он превратился… Она избежала опасности стать его рабыней или жертвой. Нежностью своих признаний она удерживала его в своей власти даже крепче, нежели твердостью отказов. И страсть Никола с каждым днем становилась все ненасытней.
И этому опасному человеку, преступнику с обагренными кровью руками, случалось дрожать от страха рассердить ее.
В тот вечер, видя Маркизу Ангелов в добром расположении духа, он принялся властно осыпать ее ласками. А она ослабела и приникла к его плечу, точно лиана. Ей было безразлично присутствие окружающих, их страшных ухмыляющихся рож. Она позволила Никола расстегнуть ей корсаж, жадно целовать ее в губы.
Ее изумрудный взгляд, вызывающий и далекий, светился сквозь ресницы. В душе она пила горькую чашу своего падения, но с виду казалось, будто Анжелике доставляет удовольствие демонстрировать, что она принадлежит опасному властелину.
Подобное зрелище заставляло Польку рычать от ярости. Бывшая официальная любовница Каламбредена не хотела смиряться со своей внезапной отставкой. Тем более что с коварством настоящего тирана Каламбреден назначил ее в услужение к Анжелике. Именно ей полагалось поднимать в спальню соперницы горячую воду для мытья – настолько странная блажь в мире нищих, что слух о ней дошел даже до предместья Сен-Дени. В ярости Полька всякий раз проливала половину кипящей воды себе на ноги. Но столь велик был авторитет бывшего лакея среди его людей, что она не осмеливалась и рта раскрыть при той, которая отняла у нее расположение любовника.