– А где огненная вода, драгоценный напиток белых? Что-то мы ее не заметили среди подарков нашим вождям…
Он стоял, ухмыляясь, в ожидании ответа, нагло помахивая томагавком.
– Водку и ром мы оставили в форте. Мы их слили в отдельный сосуд и принесем их в дар Высшему Духу.
Ирокез что-то насмешливо воскликнул, а потом, задыхаясь от злобы, заговорил, и Никола Перро, едва сдержав себя, недрогнувшим голосом перевел его слова:
– Мы возьмем их сами, не спрашивая твоего разрешения, Текондерога. Ты был заодно с предателями, убившими наших вождей.
Тогда де Пейрак резко шагнул к ирокезу и, приблизившись к нему вплотную, гневно глядя в глаза, спросил:
– Кто ты, осмелившийся посягнуть на дары Высшего Духа?
Индеец отпрыгнул назад и взметнул свой томагавк. Мгновенно пригнувшись, де Пейрак избежал удара, топор со свистом пролетел над самой его головой, тогда граф выпрямился и, схватившись за ствол пистолета, рукояткой ударил своего противника в висок; тот сделал шаг вперед, зашатался и замертво рухнул на землю.
Крик Анжелики потонул в бешеном реве дикарей. Но вдруг, перекрывая этот рев, прозвучал чей-то властный голос. То был голос Уттаке.
Подняв руку, он заслонил своим телом де Пейрака. И тут же все стихло. Индейцы опустили луки и томагавки. Уттаке знаком подозвал к себе молодого воина и оперся на него. Потом он повернулся к де Пейраку и очень тихо сказал ему пофранцузски:
– Я не хочу твоей смерти, Текондерога. Чувство справедливости требует, чтобы я сохранил тебе жизнь. Месть – действительно один из наших главных законов. Но закон благодарности стоит выше. И я бы считал себя предателем, если бы забыл, что твоя жена, Кава, дважды спасла мне жизнь, дважды… ты слышишь, Текондерога? Я не знаю, согласятся ли мои воины оставить тебя в живых и уйти отсюда, не утолив жажды мести. Этого я не могу им приказать. Хотя попытаюсь убедить их… Может быть, у меня ничего не получится, но ты должен знать, что я сделал все, что мог.
В самые трагические минуты в голову иногда приходят нелепейшие мысли. Анжелика потом вспоминала, что в тот момент ее больше всего поразило, как хорошо Уттаке говорит по-французски. Правильная французская речь в устах дикаря и впрямь производила более чем странное впечатление.
– Наши сердца не скоро забывают оскорбления. Я не могу просить своих братьев пощадить вас, это запятнало бы меня… верховного вождя…
– Я и не хочу, чтобы вы забывали их, – ответил де Пейрак.
У Анжелики больше не было сил выносить это. Теперь она знала, что даже вмешательство Уттаке ничего не может изменить. И она хотела только одного: броситься в форт, закрыть, наконец, за собой бревенчатые ворота и взяться за оружие. Хватит этой пытки. Она не может больше видеть, как Жоффрей стоит совсем не защищенный и каждую минуту рискует жизнью.
Но он, казалось, не спешил уйти отсюда, и по его виду даже не чувствовалось, как он устал и какое напряжение пережил за этот страшный день.
– Я не хочу, чтобы вы забывали, – повторил он громче. – Напротив, я постараюсь сделать все, чтобы вы никогда не забыли то, что произошло в Катарунке. И я могу ответить на вопрос, который вы потом будете задавать в ваших песнях: «Кто бы стер пятно позора, если б мы их пощадили?» Это сделаю я… Перро, переводите, пожалуйста. Вы думаете, что разговор между нами закончен? Нет. Сейчас он только начнется. Вы еще ничего не видели и ничего не слышали. Теперь я вам скажу главное. Слушайте меня. Внимательно слушайте все, что я вам скажу. Я хочу, чтобы мои слова и все, что я совершу, крепко вошли в ваши сердца, только тогда вы сможете уйти отсюда без горечи и успокоенные. Не правда, братья мои, что сердца белых и сердца индейцев не могут испытывать одни и те же чувства. Глядя на форт Катарунк, я испытываю тот же ужас, что и вы. Я тоже не могу забыть, что здесь произошло самое ужасное убийство, самое гнусное предательство, которое я только видел за свою долгую жизнь. Как и вы, я считаю, что места, где совершаются подобные преступления, навсегда остаются запятнанными, и если даже справедливые люди хотели бы забыть об этих преступлениях, о них невольно будут напоминать сами эти места. И каждый, кто в будущем придет в этот форт, обязательно вспомнит: здесь был убит Сваниссит под крышей пригласившего его к себе хозяина, белого человека, Текондероги. Нет и еще раз нет… Я не могу вынести этого! – вскричал де Пейрак с силой и гневом, которые произвели впечатление на индейцев и были сейчас – Анжелика это почувствовала – совершенно искренними.
– Я не смогу этого вынести! Лучше стереть его с лица земли, пусть лучше все погибнет…
Он закашлялся, прокричав последние слова.
Никола Перро медленно, с пафосом повторял за ним:
«…пусть лучше все погибнет… все погибнет…»
Все взоры теперь были обращены к этим двум возвышавшимся над толпой фигурам, видневшимся в сумерках на фоне догоравшего заката.