Апельсины у кромки прибоя. Истории из жизни репортёра

Тем не менее, мне повезло: обязанности переводчика любезно согласился взять на себя кузен Лидии, в недавнем прошлом — профессор Сорбонны Георгий Соловьев. Как оказалось, это его бабушка, Ольга Соловьева, и уступила скалу Федору Ивановичу. Кстати, третьей в компании гостей — а пребывали они тогда в МДЦ «Артек», была внучка хозяина курорта Суук-Су, весьма известного в свое время российского инженера-мостостроителя Владимира Березина Галина Березина, приехавшая в то лето в теплый Крым, если мне не изменяет память, из Минска.

— Мой дед, — улыбалась по-доброму на мои расспросы Лидия Йола, — большой гений… Вроде Пушкина.

— В вашей семье, конечно же, бережно хранится память о нем?

— Все чтут память Федора Ивановича! Прекрасно знает о нем и мой сын — ему сейчас 40 лет. А у брата Франко дочь Татьяна научилась великолепно говорить по-русски… Четыре года назад, в 1995 году, вся наша семья была приглашена в Москву — на открытие музея Шаляпина и памятника ему в Новодевичьем монастыре. Во время этих событий скончалась моя мама. Она была очень больна, но обязательно хотела поприсутствовать. Она всегда желала умереть в России, и ее похоронили недалеко от Шаляпина. Она была большой патриоткой России.

— А вы себя кем считаете?

— Я русская только на четверть… Но тягу к этому краю всегда ощущала. Так же, как и к Киеву. Для меня большое переживание — бывать в тех местах, где бывал Шаляпин.

— А чем вы занимались в жизни?

— Окончила фармацевтический факультет университета, имею докторскую степень… Преподавала в школе математику, латынь… А теперь — в отставке. Живу в Риме.

— В Италии такое же красивое море, как и тут, в Украине?

— Прибрежная полоса где-нибудь возле Капри — очень похожа на крымскую. Но воздух там не такой чистый. Там много промышленности, транспорта.

— Как в вашей семье восприняли посмертное «переселение» Федора Ивановича из Франции, где он был похоронен, в Россию?

— Дети хотели, чтобы он вернулся на родину. Хотя сам он этого не желал… Монумент ему поставили замечательный.

— Кто-то из потомков Шаляпина проявил себя, так сказать, по артистической линии?

— Первый сын Федора Ивановича — Борис — большой художник. Другой сын — Федя — снялся во многих голливудских и итальянских фильмах. Моя тетя Лидия — пела, играла в театре. Выступала с ней и моя мать.

От кузена же Лидии, Георгия Соловьева, я узнал, что примечательную гурзуфскую скалу Федор Иванович давно хотел купить — чтобы построить на ней замок искусств [по образцу средневековых рыцарских]. Но хозяйка здешних курортных мест долго отказывалась.

А в 1916 году у подножия величественной Медведь-горы [в двух километрах от мыса находится] она устроила пикник. Приглашены на него были итальянцы из Гурзуфа, музыканты… После пикника Шаляпин вдруг поднялся со своего места и запел в темноте крымской ночи…

— Бабушку до глубины души тронули его песни, — закончил рассказ Георгий Соловьев. — Она подошла к Федору Ивановичу и произнесла: «Скала — твоя!».

Дарственная, оформленная на имя певца, сейчас хранится в музее истории Международного детского центра «Артек» — нынешнего собственника бывшего курорта Суук-Су. Передала ее сюда семья Федора Ивановича, отказавшаяся от прав на свою украинско-крымскую собственность. А вот что о шаляпинской собственности в Гурзуфе оставил в своих воспоминаниях художник Константин Коровин [в Гурзуфе, по соседству с «Артеком», находится Дом творчества художников им. Константина Коровина]:

***

«В Крыму, в Гурзуфе, у моря, я построил себе дом в четырнадцать комнат. Дом был хороший. Когда вы просыпались, то видели розы с балкона и синее море. Впрочем, как ни прекрасен был Гурзуф, но я все же любил больше мой деревенский дом, среди высоких елей моей прекрасной родины.

Шаляпин приезжал ко мне в Крым. И не один. С ним были: Скиталец, Горький и еще кто-то. Я пригласил специального повара, так как Шаляпин сказал:

— Я хотел бы съесть шашлык настоящий и люля-кебаб. Из окон моей столовой было видно, как громоздились пригорки Гурзуфа с одинокой виллой наверху. За завтраком Шаляпин серьезно сказал:

— Вот эту гору я покупаю и буду здесь жить.

И после завтрака пошел смотреть понравившиеся ему места. Его сопровождал грек Месалиди, который поставлял мне камень для постройки дома.

Вернувшись, Шаляпин прошел на террасу — она была очень просторна и выходила к самому морю; над ней был трельяж, покрытый виноградом. За Шаляпиным следовала целая толпа людей.

Когда я вышел на террасу, Шаляпин лежал в качалке. Кругом него стояли: Месалиди, какие-то татары и околоточный Романов с заспанным круглым лицом и охрипшим голосом; шло совещание.

С террасы были видны Одалары — две большие скалы, выступающие из моря, — «пустынные скалы». На скалах этих никто не жил. Только со свистом летали стрижи. Там не было ни воды, ни растительности.

— Решено. Эти скалы я покупаю, — сказал Шаляпин.

— На что они вам? — возразил околоточный Романов. — Ведь они налетные. Там воды нет.

Шаляпин досадливо поморщился. Я ушел, не желая мешать обсуждению серьезных дел.