Аплодисменты

На душе и привольно, и весело. Никакой тревоги. Никаких забот. Внутри разливается мелодия. Потихоньку перехожу на деловой шаг. Очевидно, засела обида за харьковский акцент. Это, видишь ли, «чуть ли не катастрофа!» Ах ты боже ж мой! Да одолею, одолею я ваше «акынье» и «ыканье», дорогие товарищи москвичи! А ну, нашу родную, харьковскую! Ну-ка! Три-чичирнадцать:

Видийшлы в нэпамьять дни полону,Видгулы за обрием бои.

Слався, Харькив, слався, риднэ мисто,Из руйины вставший назавжды…Рьям-та-та-та, ха!!!

Ну-ка, ну-ка, где этот сопливый мальчик из поезда? К нему на свидание идет будущая кинозвезда! Пусть зафиксирует в памяти этот момент! Я спускаюсь по эскалатору. Я снисхожу до него. Захочу — могу его узнать. Захочу — могу пройти мимо. Да и какой он? Что-то серенькое, в общих чертах… А люди, люди-то как на меня все, а? Ой, боже, да вот же он стоит с тремя цветочками. Тоже мне, на четыре мама денег не дала! Маменькин сыночек. С торжествующей улыбкой взрослой женщины я ехала прямо на него. Вот уже и проскочила мимо. А он все стоял и смотрел вверх. Вот это да! Не узнал!

«Эй, что ж это вы старых друзей не признаете?»

Он резко и испуганно развернулся на мой вызывающе громкий пассаж. На лице его была такая сияющая, лучезарная улыбка! Но она продержалась лишь одно мгновение и вдруг исчезла. Нет. Не так. Она зажглась и потухла. Это точнее. Улыбка расцвела на его лице и мгновенно умерла. Вот это то, что надо. Это — точно. Никакого промежуточного состояния. Как в песне: «Вот она была — и нету».

«Вы ч-то, меня не признали? Гм… Можеце меня поздр…»

«Па-ааа-че-му-у… у-у-у-зна-а-л…»

Тю, он еще и заикается.

«Позвольце, что это с вами? Ты что, белены объелся, па-аче-му-каешь?»

Он ткнул мне три своих жалких цветочка и мгновенно, не оглядываясь, бросился бегом вверх по эскалатору. Ну? Что вы скажете? Во слабак! Не выдержал. Все ясно — я просто задавила его своей исключительностью.

Когда я добралась до общежития, было уже темно. Я тихо вошла в кухоньку деревянного домика, зажгла тусклую лампочку и взглянула на себя в зеркало. А-а, мамыньки родные. А это кто? Мои щеки пылали, как два огненных мака с малиновым отливом. Один мак — около носа, другой — на скуле. Проклятые румяна имели свойство со временем «проявляться». Мои губы и зубы были одинаково свекольного цвета, а лицо обрамляли четыре ромашки. Слов нет. Нет слов! Бедный мой семнадцатилетний попутчик, как же он бежал от меня! Это сейчас — приди на свидание девушка с бритым черепом, — думаю, юноша и бровью не поведет.

… Как же я возмущалась своей дочерью в период ее так называемого трудного возраста. Забыв что-то дома, я неожиданно вернулась и застала Машу за моим туалетным столиком. На нем она разложила коробки с засохшим театральным гримом, чудом сохранившимся со времен моего недолгого пребывания в театре «Современник». О-о-о, какое ко мне повернулось лицо! В ожидании сурового наказания на меня смотрела застывшая в ужасе физиономия предводителя индейского племени в самой что ни на есть праздничной боевой раскраске! А я все со своим жалким лепетом: ты должна быть девочкой скромной, у тебя все свое от природы такое прекрасное, Машенька. Никогда ничего не надо разукрашивать. Ну как же ты надеваешь к шелковой юбке с розовыми цветочками красный свитер. Ты еще надень зеленое пальто с красными сапогами! И откуда у тебя это?

… Нет, мне не пятнадцать. Мне уже почти восемнадцать! Я иду по Арбату в зеленом платье, в красных туфлях, с красной сумкой через плечо, с пылающими щеками-маками… Иду и «света божжага не вижу». Рассказывать неудобно, но вспомнить, ах, как приятно.

Я поступила в высшее учебное заведение, на желанный факультет. Это был этап в жизни — событие. В нашей семье никто не имел высшего образования. Я буду жить и учиться в столице — событие. Все испытания я прошла легко, успешно, как только можно было об этом мечтать. Событие? Безусловно! Так почему же я так ясно вижу свое галантерейно-арбатское гуляние, наивное и смешное, несостоявшееся свидание? Те главные вещи свершились и стали фактами. Я приняла их как факты и пошла «дальший». А «дальший» началась работа, шлифовка вкуса, поиски своего стиля, умение найти «среднее арифметическое» между внешним обликом и внутренними бурями. А это длинный, длинный путь. И на этом пути меня ждали провалы, насмешки, удачи. А потом и подражания. Это такой же путь, такая же работа, как и борьба с моим родным харьковским акцентом.

Самая счастливая пора