Аплодисменты

Как мы мечтали сниматься! С какой надеждой смотрели в глаза ассистентам режиссера, которые появлялись у нас на этаже. Сейчас это явление частое. В наше время снималось не много картин. А молодость более раннего поколения прошла вообще в безнадежном и мучительном периоде малокартинья.

С какой бело-розовой завистью я смотрела на молодую актрису Аллу Ларионову, о которой говорила вся страна! В десятом классе мы восхищались ее ролью в фильме-былине «Садко».

«Где тебя найти, красавица?» — спрашивал Садко. И мы, девочки, красивым, грудным голосом Аллы Ларионовой отвечали: «Коль захочешь — найдешь». И вдруг фильм «Анна на шее». Успех колоссальный! У всех на языке ее имя. Все в восторге! И вот уже пошли небылицы, легенды. Вот она уже погибла. И мне из Харькова: «Узнай, сообщи, весь Харьков на ногах!» Фильм «Анна на шее» принес ей фантастическую популярность, всеобщее восхищение и любовь. Я была свидетельницей всего лишь нескольких актерских судеб с таким феноменальным взрывом популярности. Алла Ларионова… Волнующий голос, умение быть мягкой и обаятельной. Умение быть на экране естественной. Это так редко. Бывает актриса красива, но лучше бы молчала и только улыбалась. А бывает, лицо красивое, а улыбка противопоказана. В Алле Ларионовой было все. Тогда, будучи студенткой, я еще не знала, что пройдет время, и мы будем работать вместе в концертах, ездить по стране. Я узнаю и полюблю ее как очаровательного и доброжелательнейшего человека, от души радующегося успеху своего коллеги. А это качество совсем бесценное.

Во время ее успеха в фильме «Анна на шее» я была зрителем. Я видела только внешнюю, блестящую сторону успеха — поклонение, цветы, аплодисменты, «охи» и «ахи». Я была среди тех, кто видел только то, что видно. И не предполагала, не представляла ни с какой стороны, что ровно через три года сама окажусь в эпицентре успеха. Но уже не как зритель. А как виновник этого круговорота, этой карусели. Увижу и почувствую все изнутри. Но впереди еще три года.

А сейчас я существую в прекрасной, самой счастливой и беззаботной студенческой поре. Наверное, истинное, скрытое счастье таилось еще и в такой преходящей шутке, как молодость. Когда живешь только будущим. И мы шли дорогами, которыми никогда не предполагали идти.

Все «прэкрасно»! Если бы не та моя самая затянувшаяся болезнь — безуспешная борьба с харьковским акцентом. С утра до вечера я редуцировала все слова в предложениях, с утра до вечера сидела наедине со своими упражнениями и смотрела на них с мольбою и отчаянием: «Ну, ларчик, ну, откройся, миленький, скажи, в чем твой секрет?» И в отчаянии сотый раз бубнила:

На мели мы лениво налима ловили,

Для меня мы ловили линя.О любви не меня ли вы мило молилиИ в туманы лимана манили меня!

И так десятки раз. Кто, кого, куда манил? И сюжета не понимаешь. И никаких тебе видений, картинок, сценок. Хотя, казалось бы, и лиман, и Лини, и любовь, и туман… Но ничего. Сплошная долбежка. Тупое, бездарное, безнадежное занятие.

Дольше всех на курсе я боролась со своим акцентом. Ну что ж, харьковское — значит, отличное! Отличное от всего остального. Потихоньку в роли я научилась избавляться от этого говорка. Сейчас, если очень захочу, в общем, могу обмануть и в роли, и в быту. Но в роли — это в роли. А в быту не делаю этого. Так бывает: набегаешься за день, и вдруг телефонный звонок. Звонок — это всегда напряжение, всегда неизвестность, потому спрашиваешь отрывисто и сухо: «Да, алло!» И в ответ: «Адну минута-ачку, эта Люда-ачка? Эта Ала-ачка. Прывет с Харькова. Как там твои Марк Гаврылович и тетя Леля?…»

Ленинград