После этого Аня начала создавать странные шедевры, в каждом из которых умирало человечество. Она использовала кадры снятые с русских беспилотников, на которых были показаны широкие проспекты столиц мира, заваленные мертвыми телами и смятыми, столкнувшимися автомобилями. Деревенские луга с мертвыми стадами овец и коров. Моря и реки покрытые толстым слоем мертвой вздувшейся рыбы. Тропические леса и саванны с засохшей растительностью. И каждая картина начиналась с фигуры крепкого симпатичного парня, с грустной улыбкой смотрящего в окно, за которым умирал мир. Звали его… впрочем, никто кроме нее не знал, как того звали и имелось ли у него вообще имя, возможно, это был обобщенный образ человечества, но именно эта фигура и поражала больше всего. И всегда в ее картинах присутствовала ритмичная музыка, которая чаще всего и пробуждала в людях нестерпимое сексуальное желание.
Ее произведения становились все более популярными, потому что они заставляли мужчин и женщин любить друг друга, а чем еще заниматься под землей в скученном пространстве бункера, когда все друг друга знают, и новых лиц нет и не будет? Еда надоедает, выпивка тоже, а вот чужие мужчины и чужие женщины не приедаются никогда…
Мгновенно ее произведения стали растекаться по подземным убежищам губернаторов и их приближенных. Им тоже хотелось приобщиться к высокому искусству, и подземная популярность светохудожницы Анюты Петровой стала настолько огромной, что достаточно было в разговоре упомянуть ее имя, чтобы мужчины и женщины начинали смотреть друг на друга оценивающими откровенными раздевающими взглядами. Оно стало своего рода паролем, который открывал вход в мир желания и любви.
Нельзя сказать, что и другие светохудожники не пытались создавать что-то подобное, наоборот, все хотели такого бешеного успеха и спешно писали картины смерти мира, но почему-то ни у кого не получалось подобного эффекта. После просмотра их картин люди либо впадали в отчаяние и тоску, либо в дикую ярость, и вместо любви начинали драться и убивать друг друга. Может быть дело было в неуловимых пропорциях, возможно, в музыке, которую Аня писала сама, а может в ее внутренних ощущениях, или в чем-то другом? Этого никто не знал. Но тем и отличается искусство от ремесла, что его невозможно повторить, потому что оно настоено на личности человека, на его чувствах и ощущениях.
В конце концов, после нескольких крупных драк, в которых погибли весьма уважаемые люди, президент чтобы сохранить нацию, запретил использовать кадры мертвых городов всем светохудожникам кроме Анюты Петровой.
Лада проснулась от того, что ее потрясли за плечо.
— Барышня, проснитесь, я вам фото принес, — Гриша наклонился над ней. — Посмотрите, может увидите своего отца. Если нет среди мертвых, то мы его обязательно найдем среди живых.
Гольдберг облизнула сухие губы и подумала о том, что выглядит она сама, как покойник. Губы не красила, глаза тоже, опухла вся. Голова, как колокол, и что-то в ней звенит от каждого движения. Но чувствовала она себя лучше, чем раньше. Ощущение, что она давно умерла, прошло, и даже захотелось жить. Постепенно прошел и шок от смерти отца. В конце концов, все умирают. Видимо его время пришло, как и время других людей, а она живет, потому что ей еще рано.
Теперь она стала полноправной наследницей отцовских капиталов, а их на ее жизнь хватит, сможет позволить себе все, что захочет, и даже больше. Уедет из этой проклятой богом страны куда-нибудь в тропики, купит себе остров и станет наслаждаться жизнью. Только надо пережить этот чертов конец света. Лада даже не задумалась над тем, что весь мир умер, для нее в ее мыслях, все произошло только в России, а за ее пределами все осталось по-прежнему.
Девушка посмотрел на экран коммуникатора, который сунул ей обходчик и стала листать кадры. Вот телохранитель, его, кажется, звали Саша, вот второй, это Андрей, симпатичный был и заботливый, а вот отцовский коллега по бизнесу Сергей Петрович, его жена… а вот помощник отца Игорь. Она листала кадры, на мгновение всматривалось в лицо и проходила дальше, Лада не хотела чувствовать и понимать происходящее, понимая, что это загонит ее в пропасть отчаяния. Это просто изображение мертвых. Она видела такие раньше, ничего страшного.
А вот и отец, нос заострился, губы посинели. Не отец, его посмертное фото. Папочка ушел из этого мира, оставил ее одну, бросил. Только думать об этом сейчас не стоит, а то разревется.
— Вот этот человек мой отец, — проговорила Лада, протягивая коммуникатор Грише. — Фамилия — Гольдберг.
— Сейчас, — обходчик пролистал списки, обнаружил фамилию отца и поставил рядом с ней какой-то значок. — Хорошо, спасибо, значит, среди живых можно его не искать. Жить вы будете в этой палатке. Раньше мы думали, что нам свободных мест не хватит, а теперь очень даже свободно стало, да и еды достаточно, можно не подгонять поезд с запасных путей. Я пошел, будут вопросы, знаешь, где меня найти.
— Да, знаю, — Лада села. — Только ты обещал сказать, где находится душ.