Апокалипсис: Пролог

Пролетка доехала до мануфактуры и завернула.

– А вот и наша Железноводская… Эй, давай вот к этому дому.

Ваня увидел короткую улицу, состоящую из параллельных рядов высоких зданий, представлявших собой коробки без лепнин и украшений, за которыми расстилались пустыри не обжитого пока острова. Извозчик притормозил около плоской пятиэтажки. Андрей расплатился с ним и, ведя племянника к дому, рассказывал:

– Тут и живем. Доходный дом Матвеева. Кстати, сам Матвеев – из крестьян. Так-то. А теперь – владелец дома. Ну, и на первом этаже держит продуктовую лавку. Мы у него и отовариваемся.

Над входом в лавку висели на цепи – крендель, крашеный золотой краской и чёрная голова быка с золочёными рогами. Краска облупилась, цепь жалобно поскрипывала под порывами колючего ветерка.

Во дворе дворник в тулупе и грязном фартуке монотонно колол наледь. Увидев Андрея, крикнул:

– Что, Андрей Палыч, встретил племянника?

– А то! Вот он какой у меня!

– Румяный, сразу видно, не наших краёв.

Дядя подвёл Ивана к узкой двери подъезда.

– Нам сюда, – сообщил он. – Мы люди не важные, на чёрной лестнице живём. Здесь, конечно, все не особо важные, но есть и посолиднее народ. Они на парадной живут… Ну, нам на пятый.

Лестница была пологая, ступени расположены низко, пролётов перед дверями квартир не было, так что лестница круто заворачивала на следующий этаж. Поднимаясь, Иван дивился архитектурным странностям доходного дома.

– Вот мы и пришли!

Андрей нажал кнопку звонка. В глубине квартиры послышались энергичные шаги. Дверь распахнулась, и Иван увидел жену дяди Андрея, Мотю. Ему показалось, что она постарела за те три года, что они не виделись – у носа залегли скорбные складки, большие серые глаза, когда-то насмешливо глядевшие на него, сейчас потухли, взгляд был равнодушным и немного тупым. Сейчас Мотя посмотрела на него не очень приветливо и процедила сквозь зубы:

– А, племяш, здорово. Ну, заходи, коль приехал.

Андрей с женой и двумя сыновьями, двенадцати и восьми лет, занимали отдельную однокомнатную квартиру – комнату с кухней, в которые попасть можно было из маленькой прихожей. Уборная – общая для всего дома и находилась в другом его конце. Иван разделся, повесил тулуп на крючок, вбитый в стену. На других крючках висела верхняя одежда хозяев, у стены стоял массивный кованый сундук, явно привезённый из деревни. Подхватив свои узелки, гость несмело прошёл в небольшую комнату, привычно перекрестился на красный угол, который представлял собой полку, прибитую в противоположном от входа углу, с тремя разномастными иконами и приколотыми к ним бумажными цветами. Занавеска разделяла комнату на две части. Одна часть, глухая, представляла собой территорию родителей. В этой части располагался камин, возле которого лежали аккуратной стопкой дрова. Ещё там помещалась кровать, над ней на стене – крючки для одежды. В другой части комнаты, более просторной, с окном, обитали дети. Здесь также стояла железная кровать, на которой, однако, никто не спал – она выполняла функцию шкафа: на ней вперемешку лежали – сезонная одежда, в картонках – обувь, постельное бельё, крупы в мешках… Вечером ребята стаскивали с неё бельё и спали на полу. Под кроватью лежало корыто, используемое хозяйкой для стирки. Окошко украшали простые занавески.

– На этой кровати разложи свои вещи, – наставляла хозяйка. – да смотри, аккуратно. Бардака не потерплю. Спать будешь на кухне. Здесь, сам видишь, негде. Постель отсюдова будешь брать себе.

Мотя провела гостя в крошечную кухню, на стенах которой висели полки, на которых стояла посуда: кастрюльки и берестяные туески, привезённые ещё из деревни. Большую часть кухни занимал стол, покрытый линялой, но чистой скатертью. Окно было занавешено плотными шторками. Видно было, что несмотря на скудный быт, Мотя изо всех сил пыталась навести уют и придать квартире опрятный вид.

– Шикарно живешь, дядь Андрей, – восторженно обратился к дяде Иван. – Совсем как городской, столичный.