Апокалипсис: Пролог

– У нас собираются люди прогресса, – вдохновенно продолжала Лиза, – люди, которые любят современное искусство…

– А вы знаете, какое оно – современное искусство? – вмешался Велимир.

– Я думаю, что он вообще не знает, что такое искусство, – съязвил Егор. – Он ведь пока не брал уроков у таких мастеров, как наш Велимир.

Все рассмеялись и повернулись к Ване. Такое впечатление, что его подавали здесь, как новое блюдо, простое и пряное, что-то вроде солёных огурцов, приправленных укропом. Вроде просто, зато ядрёно, а главное, непривычно.

– Отчего же? – обиделся Ваня. – Я знаю, что такое искусство… Например, иконы в храме – это искусство.

– Иконы в храме – какая прелесть! – закатил глаза Велимир. – Князь, вы не возражаете, если я напишу ваш портрет?

– Чей? Мой? – смутился Ваня.

– Ну конечно! Вы очень колоритно выглядите!

– Если хотите…

– Очень хочу! Итак, князь, договорились, вы мне будете позировать.

– Договоритесь потом… Так вот, – Лиза вернула себе инициативу. – Если говорить просто – есть искусство старое, есть новое. Время же не стоит на месте. А какое время – такое и искусство. Мы – дети нового времени, дети двадцатого века. И нам уже не интересно и чуждо то, что волновало стариков. Например, Пушкин: «Мороз и солнце – день чудесный…» Как это пошло и плоско.

– Да, – подхватил Захар, – то ли дело Давид Бурлюк, вот где мощь!

Захар вскочил, скрестил руки на груди и, бросая на присутствующих устрашающие взгляды исподлобья, зловеще продекламировал:

«Небо – труп! Не больше!

Небо – смрадный труп.

Звёзды – черви, пьяные туманом.

Звёзды – черви, гнойная, живая сыпь!»

Вот это настоящая поэзия! – добавил он уже своим обычным голосом. – Какие образы! А какой реализм! Мы не хотим больше восторгаться бабочками и цветами. Жизнь – жестокая штука, и надо иметь мужество смотреть ей в глаза. Как вам стихи, Иван Фёдорович?

– Страшно, – признался Ваня.

– Князь, вы очень точно подбираете слова! – заметил Захар. – Я, как филолог, могу оценить… Именно страшно! А разве жизнь, а разве окружающая нас действительность – не страшная?

– Страшная, – согласился Ваня.

– Давид Бурлюк – гений! – воскликнула Лиза. – Давайте выпьем за него!

Бокалы наполнились кроваво-красным вином.

– Такая же история – во всех других видах искусства, – подхватил Велимир. – Например, в живописи. Кому сейчас интересны пресные пейзажи с солнышком и цветочками? Никому! Чёрный квадрат Малевича – вот вершина новаторства!

– Чёрный квадрат? – прошептал Ваня, широко раскрыв свои васильковые глаза.

– Картина такая – «Чёрный квадрат», – пояснил Велимир. – Он написал её изначально для декорации к спектаклю «Победа над солнцем». Чёрный квадрат заменил солнце. Чувствуете, как символично? О, Казимир Малевич – философ и мистик!

– Солнце заменится чёрным квадратом, небо свернётся, как свиток, и звёзды спадут, – воскликнул Ваня.

– Именно! Однако, откуда это? Как будто что-то знакомое.

– Он образно перефразировал Откровение Иоанна Богослова, – пояснил семинарист Игнат.

– Браво, князь! – присутствующие зааплодировали.

– Так, а что на картине-то нарисовано? – поинтересовался смущённый непривычным вниманием Ваня.

– Чёрный квадрат, только чёрный квадрат.

– Как – только квадрат?

– В том-то и дело! Это – ни на что не похоже. Это символ. Это – выражение идеи.

– Какой идеи?

– Идеи пустоты, мрачности, бессмысленности жизни. Изначально Малевич задумал «Чёрный квадрат» как триптих – чёрный квадрат, чёрный круг, чёрный крест. На своей выставке он повесил чёрный квадрат в красном углу, ну, то есть в углу, где обычно иконы. Только вместо икон – чёрный квадрат.

– Я была на этой выставке! – подхватила Лиза. – Это гениально! Только мне больше понравился чёрный круг. Он такой… как всевидящее око, чёрное око, которое за всеми нами наблюдает.

– Наблюдает и злорадствует! – подхватил Захар. – И глумится над нами!

– На меня больше впечатления произвёл чёрный крест, – перебил его Велимир. – Он такой зловещий…

– Ничего в нём зловещего! – возразила Лиза. – Так, кривенький, кособокий крестик.

– То и зловещее, что крест – и кривой.

– Господа, – вмешался в дискуссию Ваня. – Может, про крест не будем?

– Ах, да, забыл предупредить, наш князь – верующий, – язвительно улыбнулся Егор.

– Верующий? – машинально повторила Лиза.

– Веееерующий? – иронично протянула Матильда.

– Верующий? Какая прелесть! – закатил глаза Велимир. – Писать его, писать однозначно! Босиком, в распахнутой косоворотке, а на шее – этакий сермяжный крест на верёвке… Князь, простите, только внешность ваша уж больно крестьянская.

– Так я и есть крестьянин, – возразил Ваня.

– Князь большую часть жизни прожил в деревне, в крестьянской семье, – заметил Егор, сладострастно впиваясь в бутерброд с бужениной.

Захар пренебрежительно заметил:

– Сейчас быть верующим совершенно не модно и не современно! В наше-то время, когда наука так далеко продвинулась, быть верующим – это просто мракобесие.

– Но он же из деревни, – возразила Лиза.

– Ну так что, что из деревни? – обиделся Ваня. – В деревне тоже есть просвещение. Я и про теорию этого… Дарвина, слышал.

Слова его потонули во взрыве хохота охмелевших гостей.