Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России

3) Конец XX века. Проигрыш «холодной войны», распад СССР и другие известные события

Раскол, первый рукотворный российский «конец света», 1666 года описан в седьмой главе. Начало второго периода русского саморазрушения, автоАрмаргеддона — обозначено четко, как выстрелом стартового пистолета. Собственно это и был выстрел пистолета Дмитрия Каракозова, 4 апреля 1866 года, ровно через 200 лет после Раскола. Этот первопокушенец на императора Александра Второго Освободителя породил сонм подражателей. Мы скажем — «задал моду», нигилисты возразят — «явил пример героического самопожертвования». Можно бы, в свою очередь, им возразить, привести факт — увы! — прошедший тогда мимо массового сознания. Каракозов страдал катаром желудка, что при тогдашнем уровне медицины означало страшные мучения — без надежды на излечение. Огромная часть самоубийств той эпохи, по медицинской статистике — была вызвана именно катаром желудка. На следствии он и признавался: «…одною из главных побудительных причин для совершения преступления, были моя болезнь, тяжело подействовавшая на мое нравственное состояние. Она повела сначала меня к мысли о самоубийстве, а потом, когда представилась цель не умереть даром…».

В сем Дмитрии, первопроходце террора — и анамнез и полная «история болезни» всей касты, но яснее это становится после ознакомления еще с несколькими примерами.

У убийцы Столыпина, революционера и агента полиции Матвея Богрова не было катара желудка, но кроме крайней скуки, ощущения бессмысленности жизни была еще и полная «припертость к стене», грозившая смертью от руки «товарищей».

Сергей Кравчинский, восторгается революционером-террористом: «Он прекрасен, грозен, неотразимо обаятелен, так как соединяет в себе оба высочайшие типа человеческого величия: мученика и героя». «Колокольный» Герцен тоже «за»: «Есть мгновения в жизни народов, в которые весь нравственный быт поколеблен, все нервы подняты и своя жизнь человеку так мало стоит, что он делается убийцей».(Хотя он-то дожил до дня, когда новое поколение революционеров вытерло о него ноги, как о старую тряпку.)

Сборник «На помощь молодежи» (Киев, 1910): «…в молодом поколении растерянность и подавленность, ослабление воли к жизни, отчаянная разочарованность и гнетущее одиночество… Бывают в истории такие периоды и условия, когда разочаровываться жизнью становится особенно легко и удобно, а может быть и модно».

Аполлинария Суслова, экс-пассия Достоевского, а потом и Розанова, доказывала Федору Михайловичу, что за нанесенное ей когда-то мужчиной оскорбление — …не всели равно, какой мужчина заплатит за надругательство надо мной…Почему бы и не сам царь? — «Как просто, подумай только, один жест, одно движение, и ты в сонме знаменитостей, гениев, великих людей, спасителей человечества…»

. Видите, еще за 80 лет до рождения термина PR Аполлинария ухватила самую суть: все равно на ком сорвать старую обиду, но — если на царе, то ты еще и… в сонме знаменитостей, гениев…Английский термин marked people, дословно «маркированные люди», пиарщики используют в смысле обозначения категории людей уже отмеченных обществом, рынком (в данном случае это схоже: общество = рынок потребителей новостей), войдя в отношения (любые) с которыми можно тоже стать marked people.

Да, второй, наверное, каторгой была для Федора Михайловича эта феминистка-террористка. В случае пиар-Аполлинарии — это образ мыслей, характерный, но не ставший образом действий. А может — это моя психологическая гипотеза — она вместо царя использовала как marked people Достоевского, а потом и в схожем смысле — Василия Розанова. (Тут вырастает коллизия: Федор Михайлович — принявший на себя удар Аполлинарии, грудью закрывший царя. «Жизнь за царя».)

А историк Екатерина Щербакова пишет о схожем случае: «Л. Мирский, покушавшийся на шефа жандармов Дрентельна, пошел на этот шаг, чтобы привлечь внимание любимой девушки, у которой «был чисто романтический восторг перед Кравчинским», зарезавшим среди бела дня на людной улице предшественника Дрентельна — Мезенцева».