Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

– И как это понимать? – задался вопросом Ромыч, продолжая смотреть на бродягу, кому и никак не чешется под их прямыми взглядами (а пятки друг о дружку не считается).

– Можно, конечно, как хотим понимать, – говорит Валентин, находясь в том же внимании к бродяге, – но что-то мне подсказывает, что так понимать не стоит. Не для того нас сюда привели, и этого типа сюда положили. – И вот как спрашивается, с этим Валентином разговаривать, когда он такой только для себя зашибись человек. И Ромыч мог бы и сам всю эту лабуду сказать, чтобы выказать себя шибко умным. И он бы сейчас Валентину указал, что харе так умничать, но тут он обратил своё внимание на мысль Валентина о том, что этот тип на лавочке не самовольно сюда прилёг, и за этим стоит вмешательство посторонних сил, и это сместило акценты его размышлений, как о Валентине, так и о бродяге на лавочке.

– И кто его сюда положил? – явно не подумав, задался вопросом Ромыч.

– А разве это для нас важно. – Говорит Валентин. И хотя он опять себя выражает высокомерно по отношению к Ромычу, всё-таки на этот раз Ромыч должен признать его правоту – им в отличие от этого типа на лавке, это никак не важно. А вот что им важно, то пусть Валентин, раз он такой умный, и скажет.

– А что важно? – из своего исподтишка интересуется Ромыч.

– С какой целью его сюда положили. – Отвечает Валентин, повернувшись к Ромычу и, посмотрев на него так, как будто есть такая информация, что именно он, если и не знает этого, то знает тех, кто это знает. А Ромыч и понятия никакого не имеет, кто и зачем всё это устроил, и с какой стати его об этом спрашивать. Что он и подчёркивает в своём ответном вопросе. – И с какой?

А Валентин, что за человек такой упрямый, ясно ведь Ромычу, что он знает ответ на этот вопрос, но при этом ни за что не признается в этом, а будет себя и его мучить, ломая до последнего голову в поиске ещё каких-нибудь вариантов ответа на этот вопрос, начинает тут словесно мудрить. – Надо посмотреть. – Говорит Валентин и переводит свой взгляд на бродягу. И Ромычу ничего пока другого не остаётся делать, как с недовольством в нос: «А чего на него смотреть? Тут смотри не смотри, ничего от этого не изменится», следует за Валентином и смотрит в ту же что и он сторону.

А там и в самом деле ничего не изменилось с тех пор, как они покинули бродягу своим взглядом – разлёгся падла и ничего его в этом мире не волнует (это Ромыч в своём раздражении на Валентина так несколько несдержанно рассмотрел бродягу). И при этом по нему и по его беспечному довольству на лице видно, что ему вполне себе комфортно здесь, на скамейке, располагаться. И создаётся даже такое впечатление, что он-то в отличие от тебя, вечно куда-то спешащего и ищущегося себя в этом мире, уже нашёл своё место в нём. И получается, что он более тебя умён и рассудителен – я-то для себя всё давно решил, и вон в каком счастливом удовольствии располагаю собой, тогда как ты до сих пор не нашёл для себя пристанища, тихой гавани для мысли и тела, и находишься на побегушках у чужой мысли.

И это всё, между прочим, относится и к вам остолопам, кто стоит тут передо мной все в сомнениях, тогда как я тут похрапываю и грежу не просто бесчинством своей мысли, неограниченной никакой моралью, а она есть продолжение моего не знающего ограничений жизненного авторитета и беззаботности своего существования. А вот вы во всём ограниченные люди, и оттого не можете себе позволить того, что я себе прямо сейчас на ваших глазах позволяю.

На этом месте, дабы подчеркнуть всё это своё самосознание и чуточку самонадеянности, бродяге бы звучно продемонстрировать своё естественное самоволие, являющееся итоговым результатом его пристрастий к неэкологичной, жирной, питательной пищи, из которой только и состоит ежедневный рацион таких как он людей-пилигримов. Но он видимо был несколько скрытным человеком, и оттого воздержался от посвящения в свою внутреннюю жизнь посторонних людей. Среди которых, он более чем уверен, и его эта уверенность раз за разом подтверждается, большей частью встречаются люди с наклонностями к дедуктивной деятельности, взявшие на себя обязанность поддерживать в мире правопорядок, где такие как он вносят дисгармонию в этот правопорядок.

И эти люди с дедуктивными наклонностями, естественно посмотрят на такое его выражение себя под прицелом своей пристрастности к таким как он людям-пилигримам. И не пройдут мимо него, как сделал бы самый обычный человек, а начнут прислушиваться к нему, принюхиваться, и анализировать этот его, не просто выхлоп себя, а его декларацию о намерениях сбить вас с толку. А такая самодеятельность не приветствуется в публичных местах, и бродягу в миг препроводят туда, где не так просторно дышится и можно себя самовыразить.