Читаем Апокалиптичность в фантастике полностью

Финал тех же «Роковых яиц», который так не понравился Горькому и который разительно отличается от раннего варианта. Та глава так и называется: «Морозный бог из машины». Ну в самом деле, требуется вмешательство большого-пребольшого чуда, чтобы в конце августа в средней полосе России грянули двадцатиградусные морозы. Булгаков все это прекрасно понимал и через название главы дал намек читателю: мол, иначе я не мог, ребята, по не зависящим от меня причинам.

Повесть Тюрина и Щеголева «В мире животного». В городе завелись некие хищные твари и давай всех есть. Убить тварь трудно: шустрая, нападает молниеносно. В перспективе маячит полный армагеддец. И что же? Некий бомж внезапно обнаруживает, что твари сделались вдруг ленивыми. И еще они пригодны в пищу человеку и даже очень вкусны. Была проблема – нет проблемы. Ура богу из машины. На современном новоязе это называется «слив засчитан».

«Штамм Андромеда» Крайтона. Бог из машины, да еще совершенно ненаучный бог. Одновременная и одинаковая мутация вируса (причем всех вирусных особей) в космосе и в подземной изолированной лаборатории – такое под силу только богу.

Конан Дойль, «Отравленный пояс». Бог из машины проявился в том, что пояс быстро кончился, люди очнулись, и цивилизация не погибла.

Роман А.Громова «Шаг влево, шаг вправо». Звездный Монстр набезобразничал, после чего мирно сдох. Тоже бог из машины, хотя обусловленный: если бы Монстр не был изначально болен, он вообще не попал бы в наше время и рассказанная в романе история не состоялась бы.

Прикроюсь «Войной миров» Уэллса. Бациллы, угробившие марсианских кровопийц, при полной научной корректности играют роль того же самого бога из машины. Вот если бы люди выделили эту бациллу из макаки суматранской и жабы суринамской и заразили ею пришельцев – был бы совсем иной коленкор. А-ля «Кукловоды» Хайнлайна.

Короче. Боритесь с искушением ввести в текст бога из машины в качестве способа как-то развязать сюжет. А если не получается, то хотя бы постарайтесь заговорить читателю зубы.

А в общем случае финалы таких произведений делятся на:

а. Апокалипсис замечен на подходе и предотвращен;

б. Апокалипсис всех напугал, но при ближайшем рассмотрении оказался не апокалипсисом. Пример: «Многорукий бог далайна»;

в. Апокалипсис начался, но побежден;

г. Апокалипсис не побежден, но есть надежда;

д. Апокалипсис не побежден и надежды нет, но кое-кто уцелел;

е. Апокалипсис не побежден, никто не выжил.

Не мое дело указывать, какой вариант предпочесть. Замечу лишь, что ошибаются те, кто думает, будто если в романе описано такое, что у читателя глаза квадратные и волосы дыбом, то финал можно спустить на тормозах. В точности наоборот.

11. НАСТРОЕНИЕ

Здесь буду краток. Незачем объяснять особенности специфически апокалиптического настроения, которое должен вложить свой текст автор, коль скоро он пишет на эту тему. Как он этого добивается – его проблемы. Но даже от смеха в таком произведении у читателя по идее должны шевелиться волосы. А вспомним знаменитое воннегутовское «такие дела»...

Надеюсь, все ясно. Если, например, вы придумали удачную шуточку и вам неймется вставить ее в апокатиптический текст – вставляйте, но позаботьтесь о том, чтобы она «работала» на создание определенного настроения, а не торчала инородным телом.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, дополнительная. ЭКЗОТИКА

Мой доклад был бы неполон, если бы я не упомянул еще об одной разновидности А.: о таких А., которых никто не заметил. Лично мне здесь почему-то вспоминаются произведения фэнтези. Например, рассказ «День без смерти» Леонида Кудрявцева. Там бродит вполне осязаемая Смерть – классическая старуха с косой, и ее убивает снайпер. Ура, Смерти больше нет, народ ликует. А ученые меж тем пытаются синтезировать искусственную смерть для диктатора, который несколько часов бьется в агонии, горемычный, и никак не может умереть. Видимо, то же самое ждет всех. Армагеддец подкрался незаметно.

Или. Евгений Лукин, роман «Катали мы ваше солнце». Строго говоря, здесь предапокалиптическая ситуация, она легко просчитывается, поскольку система лишилась последних запасов устойчивости, но никто этого в упор не видит. Каждому в отдельности хорошо – всем вместе скоро будет хуже некуда.

Чисто волевым решением сюда же можно отнести знаменитые антиутопии типа «1984» или «Мы». В обоих случаях описаны миры, высший суд над которыми уже состоялся, чего никто не замечает. Впрочем, касательно этой категории романов не буду настаивать.

Если можете дополнить – сделайте это после ответов на вопросы. А у меня все.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика
Бомарше
Бомарше

Эта книга посвящена одному из самых блистательных персонажей французской истории — Пьеру Огюстену Карону де Бомарше. Хотя прославился он благодаря таланту драматурга, литературная деятельность была всего лишь эпизодом его жизненного пути. Он узнал, что такое суд и тюрьма, богатство и нищета, был часовых дел мастером, судьей, аферистом. памфлетистом, тайным агентом, торговцем оружием, издателем, истцом и ответчиком, заговорщиком, покорителем женских сердец и необычайно остроумным человеком. Бомарше сыграл немаловажную роль в международной политике Франции, повлияв на решение Людовика XVI поддержать борьбу американцев за независимость. Образ этого человека откроется перед читателем с совершенно неожиданной стороны. К тому же книга Р. де Кастра написана столь живо и увлекательно, что вряд ли оставит кого-то равнодушным.

Рене де Кастр , Фредерик Грандель

Биографии и Мемуары / Публицистика