Апология чукчей

А в самый момент Нового года (сигнал подал президент Путин из телевизора) застучали по решеткам, закричали в открытые форточки радостные зэки: «С Новым годом, третьяк! — закричали они. — С Новым годом, третьяк!» «Третьяк» — это третий корпус Саратовской центральной тюрьмы, где сидели мы, самые «тяжелостатейные». А радостными зэки были оттого, что еще один год за решеткой закончился, свален. А там, глядишь, в новом году вдруг и большая амнистия случится. Новый год, порядки новые…

Нет, Новые года на свободе не имеют такой крепости, как Новые года в тюрьме. Только упаси нас от них, Господи!

ДЕТИ

Нестандартные мысли о детях

В европейской, да и во всей мировой культуре дети рассматриваются в благоприятном свете. Непререкаемый авторитет детей и преклонение перед детьми сделали их неприкасаемыми и защищенными мощными табу.

Я приглядываюсь последние годы к детям своим и чужим и размышляю о них чуть ли не каждодневно. Я заметил много странностей и страшностей и в самих детях, и в их влиянии на окружающих взрослых.

Разумеется, что дети — это четверть-люди, полулюди, не совсем люди, по мере того как они вырастают.

Младенцами, в первый год существования, дети больше принадлежат потустороннему миру, откуда они пришли. Согласно Платону, новорожденным при выходе из того мира стирают память. У выхода стоят керубы и стирают. Но, видимо, память стирают не совсем, потому что отдельные взгляды, позы, телодвижения и звуки, издаваемые младенцами, принадлежат и направлены в иной мир и прочно свидетельствуют об их связи с тем миром. Все их угуканья, зеркальные взоры, сморщивание губ, оловянные глаза, устремленные за плечи родителей, вне сомнения, обращены к существам, которых они видят, слышат и осязают. А мы, взрослые, не видим, и не слышим, и не осязаем.

Вынужден назвать младенцев «бесами». Признаю, что термин не очень удачен и имеет на себе налет христианского мифотворчества, подразумеваются сразу некие мохнатые существа с хвостиками. Нет, дети — мелкие безволосые духи, безобидные в основном, бесы низшего порядка. Бесы, потому что не принадлежат еще к миру человеков.

После годовалого возраста они медленно набирают жалкие проценты человечности. Но всё равно остаются недолюдьми. Конечно, некоторые из них красивы грацией юных бессмысленных животных, однако для человека высокого развития печально проводить множество времени с четверть- и полулюдьми. Их беспомощный лепет в конце концов утомляет своей глупостью. Их становится очень жалко.

Я думаю, они проделывают путь от высшего, родятся сложнейшими, мистическими существами («бесами»), имеющими прямую связь с Космосом, к низшему, к человеку. Годы уходят на то, чтобы они забыли то состояние, тот язык, те знаки, которые были даны им при зачатии, и переучились в низших людей. И чтобы уже готовые, состоявшиеся взрослые радовались их деградации.

В среднем пятнадцать лет уходит на то, чтобы из сложнейшего, пусть и беспомощного червячка («беса») изготовить какую-нибудь скотину неотесанную, всеми силами стремящуюся вернуться в блаженное состояние «беса». Отсюда попытки подростков с помощью алкоголя, «винта», клея «Момент» вернуться в рай без сознания, воспоминания о котором стерты, но какой-то аппендикс всё же ноет.

Вообще, здесь огромная загадка. Родившись духом («бесом»), почему неизбежно необходимо превращаться в примитивное, несколькоклеточное существо? Ведь все наши жалкие культуры, может быть, не стоят одного дня, проведенного в тех страстных сумерках бессмыслия, когда младенец-бес сосет молоко из матери?

До двух лет они еще полностью «бесы», хотя четкие границы размыты, и моя дочь, к примеру, сразу после двух выглядит и ведет себя более осмысленно, чем мой сын вел себя в этом же возрасте. И в три года от роду, и позже, продолжая умилять родителей очарованием щенков или котят, дети все еще бессмысленны, как насекомые. Они монотонно бродят, кружатся без цели, хватают предметы в руки, бросают предметы, забывают о них. То есть их поведение напоминает поведение взрослых сумасшедших.

Фрейд, совершенно безосновательно, на мой взгляд, придумал, что раннее детство определяет будущую жизнь человека. Мой детский опыт мне совсем ничем не сослужил. Я его даже плохо помню, потому что он не был поразительным. Только особенно жестокое детство может, по-видимому, запомниться. Да и то, пожалуй, только в том случае, если с жестоким детством резко контрастирует более или менее нормальная, теплая жизнь. Детство, на мой взгляд, — вообще потерянное время, зря потраченное на топтание на одном месте. То есть на хватание предметов, бессмысленную глоссалалию звуков, хождение из комнаты в комнату, если жилище позволяет, на повторение одних и тех же ошибок. Вы скажете, ребенок учится и приобретает опыт?

Ну да, однако кем он станет, приобретая опыт? Как правило, существом, куда более убогим, чем те подключенные к хаосу и космосу комочки материи и духа, только что вытащенные из материнской слизи.

Дети не понимают, но чувствуют свою неполноценность в новом мире, то, что они четверть-люди, полулюди.