Апология чукчей

Этих девок мы подобрали в «Серпах». Так называется на тюремном языке психиатрический институт имени Сербского. Их было три. Одна, глаза наши прилипли к ней, с крутыми бедрами, затянутыми в белые штаны, с промытыми каштановыми волосами до талии, высокая, как манекенщица. Лицо, правда, красивое, но звериное. С большими двумя баулами бодро влезла. Мент, сидящий в предбаннике с плохоньким автоматом, конечно, посадил такой кусок рядом с собой. Она теранулась, садясь, о него бедром, а мы позавидовали. От нее на нас пахнуло смесью, может, духов или дезодоранта, может, шампуня. Но сквозь этот запах парфюмерии едко пахнуло бабьим летним потом и еще чем-то. И мы задвигали ноздрями, бедняги, каждый вспомнил любовь летом. Женский пот — такая вдохновляющая эфирная дурь, и мертвого подымет. Из «голубятен» те, кто сидел в глубине, потянулись к «решке». Что такое голубятня? Автозак по длине разделен на два отсека. Каждый со своей «решкой» (решеткой) и отдельными замками. Обычно в каждой «голубятне» везут десяток зэков. Но могут забить и пятнадцать, а утрамбовать — и больше. Еще в автозаке обычно есть пара «стаканов» — это железные ящики на одну персону. Туда обыкновенно сажают тех, кому полагается изоляция, особо опасных или, вот, девочек. Я сказал, что на «Серпах» их село три. Ну да, двух посадили в «стаканы». Одна была вдребезги больна. Опухшее лицо, слепые глаза статуи, стрижка под ноль, другая — совсем старушка. Эту же, с крутыми бедрами, звали Лена. Она сама сказала, когда мы спросили.

В автозак я садился первым, потому сидел у «решки». Я смотрел на нее. Она была как злая кобыла. Зрачок коричневый, белок кровавый, с синевой, лицо темное, черты крупные. Через «решку» она была в метре от меня.

— Что, не вышло? — спросил из-за моего плеча Костя. Мы уже с ним ездили часа четыре, обо всем успели поговорить.

— Не вышло, — согласилась она. — Но ничего, у меня и так всего два года.

— А статья какая? — спросили из глубины голубятни…

— Сто одиннадцатая. Сбили мне адвокаты.

— «Перебили» надо говорить, — поправил Костя. — А была сто пятая?

— Точно, — сказала она. — Как ты понял?

— Чего тут понимать. Как девка красивая, так сто пятая — убийство. А ты загорела где?

— Крем это такой, тон.

— Лен, а Лен, дай хоть пальчик?! — позвал кто-то за моей спиной.

— Я ща тебе дам кое-что, — сказал мент негромко. Незло.

— Кого же завалила? — поинтересовался Костя.

— Кого? Любимого человека, конечно. Сволота был жуткая.

— А у тебя, конечно, были смягчающие?

— Одни смягчающие, — она усмехнулась. — Мягче не бывает.

Все помолчали.

— Лен, а Лен, встань, мы на тебя посмотрим?! — попросили из другой «голубятни». Им было ее видно вкось, впрямую им был виден помятый неказистый мент.

Она было приподнялась.

— Сиди! — сказал мент.

— Старшой, разреши, женщину год не видел, а сегодня на пятнашку осудили, дай хоть посмотрю, какие они бывают. Ничего плохого, — сказал тот же голос, что просил ее встать.

— Ну да, старшой, разреши! — вступился второй голос.

— Ноги затекли, я встану? — сказала Лена. И встала. Мент ничего не сказал, только заворчал, как медведь.

На нас пахнуло ею. Теперь до меня дошел, помимо дезодоранта и пота, и другой ее запах. Ну как бы это деликатно, без пошлости, ну, женщины запах. Отчетливый такой. Может, у них там на «Серпах» мыться их нечасто водили. А может, у нее месячные начались. Но от нее пахло бабой! В этот момент я вспомнил (не вспомнил на самом деле, но в моих ноздрях вспыхнули!) запахи моих любимых женщин, каковые у меня были сквозь годы, и законных моих и случайных связей… Боже мой! Это было то, оно, облачко запахов. Более всего запахи случайных связей.

— Какая ты красивая! — воскликнул сзади тот, кто просил у нее подать пальчик. И мы все в нашей «голубятне» вздохнули. Потом вздохнули в соседней. А Лена обернулась округ себя и подглядела на нас через плечо. Постояла. Отставила стройную ногу в узкой белой брючине и ягодицу — в нас! Как завзятая опытная манекенщица. Потом обернулась другой ягодицей к нам и поглядела через другое плечо. Взмахнула волосами. Мы ахнули.

— Ну хватит тут «булками» трясти! — разозлился мент. Вскочив, отпер «стакан», вытолкнул оттуда старушку и затолкал Лену. Хрустнул замком. А «булки» — по-тюремному — ягодицы.

— Изверг, — сказали сзади. — Ничего человеческого. Сказано — «мент».

— Кто это сказал?! А ну выходи! — Мент встал и тюкнул прикладом по нашей решке.

— Да никто не сказал. Всем и так ясно, — спокойно резюмировал голос. — Ничего человеческого…

Мент заворчал и сел. Если мы задыхались, то ему было жарко. Поленился нас репрессировать.

Некоторое время все молчали. Многие закурили.

— Лен, а Лен?! — позвали из другой «голубятни».

— Что? — отозвалась она глухо из «стакана».

— Ты хороший товарищ, красавица. Пусть у тебя всё будет хорошо.

— И у вас, пацаны…

Автозак въехал во двор Лефортовской тюрьмы, и меня высадили. Была уже полночь.

Retro love story