Читаем Апология истории полностью

Их предоставляет нам уже имеющаяся готовая лексика, обобщенность которой ставит ее выше терминов каждой отдельной эпохи. Выработанная без нарочито поставленной цели усилиями нескольких поколений историков, она сочетает в себе элементы, весьма различные по времени возникновения и по происхождению. "Феодал", "феодализм" -- термины судебной практики, примененные в XVIII в. Буленвилье, а за ним Монтескье,-- стали затем довольно неуклюжими этикетками для обозначения типа социальной структуры, также довольно нечетко очерченной. "Капитал" -- слово ростовщиков и счетоводов, значение которого экономисты рано расширили. "Капиталист"-осколок жаргона спекулянтов на первых европейских биржах. Но слово "капитализм", занимающее ныне v наших классиков более значительное место, совсем молодо, его окончание свидетельствует об его происхождении (Kapitalismus). Слово "революция" сменило прежние, астрологические ассоциации на вполне человеческий смысл: в небе это было-- и теперь является таковым-- правильное и беспрестанно повторяющееся движение; на земле же оно отныне означает резкий кризис, целиком обращенный в будущее. "Пролетарий-одет на античный лад, как и люди 1789 г., которые вслед за Руссо ввели это слово, но затем, после Бабефа, им навсегда завладел Маркс, Даже Америка и та дала "тотем", а Океания -- "табу", заимствования этнографов,. перед которыми, еще колеблясь, останавливается классический вкус иных историков.

Но различное происхождение и отклонения смысла -- не помеха. Для слова гораздо менее существенна его этимология, чем характер употребления. Если слово "капитализм", даже в самом широком толковании, не может быть распространено на все экономические системы, где играл какую-то роль капитал заимодавцев; если слово "феодал" служит обычно для характеристики обществ, где феод, безусловно, не являлся главной чертой,-- в этом нет ничего противоречащего общепринятой практике всех наук, вынужденных (как только они перестают удовлетворяться чисто алгебраическими символами) черпать в смешанном словаре повседневного обихода. Разве мы возмущаемся тем, что физик продолжает называть атомом, "неделимым", объект своих самых дерзновенных проникновении?

По-иному опасны эмоциональные излучения, которые несут с собой многие из этих слов. Влияние чувств редко способствует точности языка.

Привычка, укоренившаяся даже у историков, стремится смешать самым досадным образом два выражения: "феодальная система" и "сеньориальная система". Это целиком произвольное уподобление комплекса отношении, характерных: для господства военной аристократии, типу зависимости крестьян, который полностью отличается по своей природе и, вдобавок, сложился намного раньше, продолжался дольше и был гораздо более распространен во всем мире.

//93//

Это недоразумение восходит к XVIII в. Вассальные отношения и феоды продолжали тогда существовать, но в виде чисто юридических форм, почти лишенных содержания уже в течение нескольких столетий. Сеньория же, унаследованная от того же прошлого, оставалась вполне живым институтом. Политические писатели не сумели провести должные различия в этом наследии. И не только потому, что они его плохо понимали. По большей части они его не рассматривали хладнокровно. Они ненавидели в нем архаические пережитки и еще больше то, что оно упорно поддерживало силы угнетения. Осуждалось все целиком. Затем Революция упразднила вместе с учреждениями собственно феодальными и сеньорию. От нее осталось лишь воспоминание, но весьма устойчивое и в свете недавних боев окрашивавшееся яркими красками. Отныне смешение стало прочным. Порожденное страстью, оно, под действием новых страстей, стремилось распространиться вширь. Даже сегодня, когда мы -- к месту и не к месту -- рассуждаем о "феодальных нравах" промышленников или банкиров, говорится ли это вполне спокойно? Подобные речи озарены отсветами горящих замков в жаркое лето 1789 г.

К сожалению, такова судьба многих наших слов. Они продолжают жить рядом с нами бурной жизнью площади. Слыша слово "революция", ультра 1815 г. в страхе прятали лицо. Ультра 1940 г. камуфлируют им свой государственный переворот.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Основы метасатанизма. Часть I. Сорок правил метасатаниста
Основы метасатанизма. Часть I. Сорок правил метасатаниста

Хороший мне задали вопрос вчера. А как, собственно, я пришёл к сатанизму? Что побудило разумного (на первый взгляд) человека принять это маргинальное мировоззрение?Знаете, есть такое понятие, как «баланс». Когда зайцев становится слишком много, начинают размножаться волки и поедают зайцев. Когда зайцев становится слишком мало, на каждого зайца приходится много травы, и зайцы снова жиреют и плодятся. Природа следит, чтобы этот баланс был соблюдён.Какое-то время назад Природа, кто бы ни прятался за этим именем, позволила человеку стать царём зверей. И человек тут же начал изменять мир. Баланс пошатнулся. Человек потихоньку изобрёл арбалет, пенициллин, атомную бомбу. Время ускорилось. Я чувствую, что скоро мир станет совсем другим.Как жить смертному в этом мире, в мире, который сорвался в пике? Уйти в пещеру и молиться? Пытаться голыми руками остановить надвигающуюся лавину? Мокрыми ладошками есть хлеб под одеялом и радоваться своему существованию?Я вижу альтернативу. Это метасатанизм — наследник сатанизма. Время ускоряется с каждым месяцем. Приближается большая волна. Задача метасатаниста — не бороться с этой волной. Не ждать покорно её приближения. Задача метасатаниста — оседлать эту волну.http://fritzmorgen.livejournal.com/13562.html

Фриц Моисеевич Морген

Публицистика / Философия / Образование и наука / Документальное