Aprositus (Ненайденный)

– Ты думаешь? Я вождя их особо не разглядывал. Мужчины меня мало интересуют. Увы! У меня как в том анекдоте: «Доктор, я, наверное, лесбиян: вокруг так много мужиков красивых, а меня всё что-то к женщинам тянет!»

– Вот и у меня та же проблема, – засмеялся Герман. Унывать с Андреем не приходилось. – А что у вас с женой произошло?

– Не знаю, – вздохнул Андрей. – Дураки оба. Ругались из-за пустяков. А надо было разговаривать. Любой конфликт можно разговором разрешить. Сесть и спокойно поговорить друг с другом.

– Любишь её до сих пор…

– Наверное. Видишь, так и не женился во второй раз. А у тебя как?

– Жена, трое детишек. Нормально вроде бы всё. Не без своего, конечно.

– Да это ерунда. Молодец. Береги их. У меня, если бы с детьми мы успели, тоже, наверное, всё по-другому бы вышло. Дети – это большая ответственность. Детям нужны и мать, и отец. Из семьи, в которой дети, просто так уже не уйдешь. Подумаешь семь раз. А когда детей нет, то всё проще. Угрызения совести не мучают.

– Да может ещё всё у вас наладится.

– Да вряд ли, столько времени прошло.

– А время тут ни при чём. Чувства – они живучие, знаешь. Ты позвони ей.

– Ага. И что я ей скажу?

– А сам найдешь, что сказать. То же самое, что мне сейчас сказал. Скажи, что любишь её. Что хочешь от неё детей. У тебя это само получится.

– Гм, – Андрей поднялся на ноги. – Давай-ка спать укладываться. Поздно уже.

– Да, давай. А то голова очень сильно болит.

Ночью Герман спал беспокойно.

От жесткого и неудобного лежбища затекали бока, он то стонал и ворочался, то вскрикивал и вздрагивал, отбиваясь от снившихся кошмаров. Ему всё время чудилось, что его куда-то тащат длинноволосые индейцы. Они хохотали и ругались на непонятном языке, размахивая скальпами, подвешенными на веревке вокруг талии.

Герман проснулся внезапно, рывком сел на своём соломенном ложе, тяжело дыша и озираясь по сторонам. Ночь, пещера, в очаге тлеют горячие угли, Андрей мирно сопит на своём лежаке.

Герман не чувствовал своей правой руки: видимо, она затекла и онемела. Понятна стала и причина кошмара: чтобы восстановить кровообращение в конечности, организму не осталось ничего более, как показать спящему Герману страшилку. Он стал лихорадочно сжимать и разжимать ладонь в кулак, разгоняя кровь, пока не ощутил покалывания и нудной несильной боли. Рука ожила. Стараясь не шуметь, Герман поднялся с лежанки и вышел наружу.

Было темно. Деревня мирно спала. Темноту нарушал лишь костер, пылавший в центре поляны, подле которого на камне сидел закутанный от ночного холода гуанче. Языки пламени блуждали по его телу, по скуластому лицу, окрашивая туземца в пурпурный цвет. Было тихо. Туземец оглянулся на вышедшего Германа, приветливо улыбнулся, помахал рукой и отвернулся к огню, видимо, вернувшись к каким-то своим мыслям.

«О чем он думает? – спросил себя Герман. – Ведь этот туземец действительно о чём-то сосредоточенно думает. Интересно, чем вообще может быть занят мозг человека, который не знает о соседнем, абсолютно ином мире? О другой действительности, о полётах в космос, о мировых войнах, о телевидении, об интернете, о йенах и долларах?»

«Чёрт возьми, – размышлял он. – Ведь то, что сейчас со мной и Андреем происходит – это просто невероятно! Это удивительно! Это же настоящее перемещение в другую реальность, в другое измерение! Этот неведомый остров в океане, эти почти первобытные люди, живущие в пещерах и не знающие железа, этот абориген, охраняющий огонь и погруженный в неподдающиеся угадыванию мысли – это же самый настоящий параллельный мир!»

«Как мог сохраниться этот первозданный остров в современном мире? Как случилось, что он до сих пор никем не найден? Как могут люди жить и не знать о том, что в нескольких морских милях от них развивается неведомая цивилизация? Неужели никто ни разу не пролетал над этим островом? – удивлялся Герман. – Неужели сюда никто ни разу не заплывал на корабле? Неужели его не видно со спутников? Это просто какая-то фантастика, ведь этого в принципе быть не может, потому что этого не может быть!»

В голове проносились мысли, одна поразительнее другой, объяснения настолько смелые и неожиданные, настолько яркие и спорные, какими могут быть только идеи, приходящие в голову после полуночи, рождённые где-то на грани яви и сна, совершенно невозможные при свете дня. Хотелось поделиться ими с Андреем, но тот мирно спал, подоткнув разбитую в драке щеку своим здоровенным кулаком.

От этих мыслей вид у Германа, должно быть, и правда был растерянный: туземец у костра снова обернулся в его сторону, вопросительно его оглядел, а затем понимающе улыбнулся.

«Он как будто мысли мои прочитал… – подумал Герман и, помахав аборигену рукой, вслух поздоровался с ним по-испански. – Ола!»