Аптекарь

– Какого канкана? Какого Парижа? – удивилась Любовь Николаевна. – Наши края тверские!

– Не очень верится, – сказал Михаил Никифорович.

– Будет случай, убедитесь, – пообещала Любовь Николаевна. – А пока катитесь на свою раскладушку! Или хотите, я вам всю посуду перебью?!

– Неприятно было бы применять к вам силу… Но все же! – И Михаил Никифорович сделал решительное движение в сторону Любови Николаевны.

– Не подходите ко мне! И руки уберите! – воскликнула Любовь Николаевна. – И не думайте выталкивать меня в шею! Не имеете права! Я здесь прописана!

– Это вы лейтенанту Куликову, участковому, расскажите, уже было, племянница, мол, и всякое такое…

– Я вам не племянница. Я вам жена.

– То есть? – замер Михаил Никифорович.

– Жена. И успокойтесь, – устало сказала Любовь Николаевна.

– Какая жена?

– Обыкновенная. Любимая, – сообщила Любовь Николаевна. – Могли бы и привыкнуть. Все бумаги я храню в порядке. Вот.

Любовь Николаевна как была в шляпе с перьями, так и отправилась в комнату, а вернулась оттуда в коридор с синей кожаной папкой. На папке было вытиснено: «VII Всемирный конгресс орнитологов».

– Вот смотрите, – сказала Любовь Николаевна.

Михаилу Никифоровичу был предъявлен паспорт Любови Николаевны и свидетельство о браке, из которого следовало, что документ этот, возникший в отделе загса Дзержинского района г. Москвы (имелись и печати, и кудрявая подпись заведующей бюро записей гражданского состояния С. Бодуновой), отправил в житейское плавание по семейным волнам Михаила Никифоровича и Любовь Николаевну Стрельцову. И паспортом Любовь Николаевна объявлялась именно Стрельцовой, а не Кашинцевой, на девятой же странице поминался и сам Михаил Никифорович, с кем у владелицы паспорта был зарегистрирован брак. Что уж говорить о месте жительства Любови Николаевны! Улица академика Королева, прописка постоянная.

– Вы листайте, листайте, – поощряла опешившего Михаила Никифоровича Любовь Николаевна. – Все посмотрите. Чтобы потом не удивляться.

Однако не удивление было теперь главным в чувствах Михаила Никифоровича, не удивился он даже и увидев на одной из страничек паспорта Любови Николаевны штамп «Военнообязанная».

– И не вздумайте порвать документы! – предупредила Любовь Николаевна. – Они восстановятся.

Из синей же папки явился и паспорт Михаила Никифоровича. Был он в неожиданной для владельца кожаной обложке со словом «раsе», видно, что таллинской или рижской выделки. «У вас теперь и бумажник такой же есть», – сообщила между прочим Любовь Николаевна. Вот в паспорте Михаила Никифоровича присутствовала Кашинцева, с ней он вступил в брак. «Смотрите, Михаил Никифорович, изучайте свое семейное положение и гражданское состояние». «А дети от вас у меня не вписаны?» – поинтересовался Михаил Никифорович. Нет, детей в его паспорте не было.

– Я так и думал, что вы… – сказал Михаил Никифорович.

– Всегда ли вы так думали, Михаил Никифорович? – спросила Любовь Николаевна. – Нет, не всегда.

Глаза ее были лукавыми.

– Вы надо мной не насмехайтесь! – взъярился Михаил Никифорович. – Вы…

– Вы себя-то оцените, – сказала Любовь Николаевна. – На себя-то, Михаил Никифорович, взгляните со стороны. Вы-то как и кем живете? Ваша первая жена, Тамара Семеновна, мне говорила…

– На себя и со стороны – это потом, – сказал Михаил Никифорович. – Это завтра… А сейчас – вот что!

И он стал рвать предложенные ему для знакомства документы. Даже кожаную обложку паспорта, таллинскую или рижскую, разорвал в свирепости Михаил Никифорович, будто был Никита Кожемяка, одолевший на днепровском берегу змея-людожора. «Рвите! Рвите! – радовалась Любовь Николаевна. – Рвите! Мои-то восстановятся, а ваше удостоверение личности гражданина – нет, вы будете ходить в отделение милиции, заплатите десять рублей штрафа, вам придется фотографироваться, а получите новый паспорт – и там опять будет вписана негодная, ненавистная, стервозная Любовь Николаевна Кашинцева!»

– Это посмотрим! – грозно сказал Михаил Никифорович. – А теперь вот что!

При этих словах Михаил Никифорович схватил Любовь Николаевну за шиворот и поволок к двери. На флотах доводилось ему передвигать и не такие тяжести. Любовь Николаевна не противилась и не оборонялась, будто забыла о своих силах, а может, ей были приятны усилия Михаила Никифоровича.

– А теперь вот что! – повторил Михаил Никифорович, левой рукой отжал защелку замка, правой же вышвырнул Любовь Николаевну на лестничную площадку из квартиры вон, поддав при этом коленом драгоценный зад самозваной супруги. Увидев туфли, бросил их вдогонку хозяйке, дверь захлопнул, опустил с грохотом крепостные ворота. Тут же вспомнил, что где-то уже швыряли туфли вслед выдворенной женщине. Где, кто, отчего он вспомнил об этом, Михаил Никифорович не знал.

– За вещами не вздумайте являться сами! – громко сказал Михаил Никифорович. – Унесите их ветром.

Любовь Николаевна ему не ответила.