Арабская стенка

— Так вы, наверно, я уже набегался.

Зорин неаккуратно растворил рот и долго не мог произнести ни слова: горло у него заколодило, он пучил глаза, тыкал себя пальцем в грудь и протяжно мычал.

— Счас еще рано, в одиннадцать алкоголь давать начинают, — сказал виновато счетовод и вздохнул. — Коньяк — дорого, да и не пьют они коньяк-то. А другого выхода нет, товарищ Зорин. Надо бежать.

Глава 14

Аким Никифорович Бублик встал на ветру под фонарем и развернул бумажку, вырванную из тетрадки. Бумажка была сложена вчетверо. Сильно мешала картонная коробка величиной с небольшой чемодан, прижатая к телу локтем. Бублик не знал еще, что лежит в коробке, это пока его не интересовало. Бумажка трепетала на ветру, но удалось прочитать следующее: «Сима! Сделай подателю сего что можешь. Привет и поклон. Твой дядя Гриша Лютиков», ниже была замысловатая подпись.

— Ну, слава те, господи! — Аким Никифорович сунул бумажку во внутренний карман пиджака, вздернул повыше картонную коробку, заторопился вдоль нешумной улицы и тут только почувствовал, что слегка пьян. «Ну, вот, как ни мучилась, померла спокойно, — думал Бублик с усладой. — Без рыжих обошлось. Без конопатых. Из кабинета погнал, жлоб! Накось выкуси: будет у меня стенка стоять, такая же точно, как у Быкова. И Быков пусть заткнется, мокрогубый. Все пусть заткнутся, а мы свое возьмем не мытьем, так катаньем, потому как рогами шевелить умеем, а как же!»

Люди навстречу попадались нечасто, ветер с посвистом цедился сквозь тополиную рощу, начинающую застенчиво зеленеть; на проезжей части, на асфальте, кувыркались обрывки газет, дальние огни качались и подмаргивали, будто там, вдали, разжигали костерки. И сама улица покачивалась, как длинный мост, подвешенный на канатах. Поскольку улица качалась и дыбилась, Бублик спотыкался, удивляясь тому, что если брать в целом, то он, можно считать, трезвый, а вот ноги слушаются плохо. В душу Акима Никифоровича, незваное, наплыло буйство, ему захотелось тотчас же стукнуть кого-нибудь по плечу и сказать, что жить в общем-то можно, если малость шевелить рогами. Навстречу как раз шел небольшого роста мужчина в кепке с длинным козырьком. Гражданин тот нес в оранжевой сетке две бутылки молока, хилый вилок капусты и пучок лука.

— Здравствуйте! — сказал Бублик.

— Добрый вечер, — встречный товарищ не удивился тому, что его фамильярно останавливает незнакомый, он понял издали, что блондин с коробкой под мышкой слегка хмельной и в том как раз состоянии духа, когда нужен слушатель и собеседник.

— Где давали? — Бублик показал пальцем на бутылки.

— В молочном давали. — Гражданин подергал козырек кепки и кашлянул с деликатностью. Он был не молод и не стар, как раз в том возрасте, когда умеют прощать слабости ближнего.

— Меня один вопрос мучает, — сказал Бублик. — Я вижу, что вы тот самый человек, который может на мой вопрос ответить. Почему рыжих стало меньше? Когда я учился в школе, на рыжих собаки не лаяли, потому что их было много.

— Собак?

— Рыжих! Собак было меньше.

Встречный медленно стянул кепку с головы и показан в улыбке железные зубы. Вопрос ему понравился:

— Представьте, а ведь натурально больше было рыжих! Я полагаю так. Да. Прибегну, с вашего позволения, к сравнению. Когда металл не красят и не смазывают, он покрывается ржавчиной. Согласны?

— Согласен.

— Ну, вот. Когда мы сами себя не красили и не чистили, мы слегка ржавели. Наступило благополучие, и мы не ржавеем. Рыжие появляются от худосочия, что ли… Вот вам моя версия. Вы торт несете? Так торты не носят, товарищ.

— А? Нет, не торт это. И я с вами согласен насчет рыжих. Они — как сигнал бедствия для народа, как семафор, значит: на красный свет езда запрещена. И характер у них неприятный.

— У кого, простите?

— У рыжих.

— Не совсем уверен. У меня приятель был пламенной, можно сказать, масти, а человек — милейший.

— Раз на раз не приходится.

— Оно верно. Однако всего хорошего — тороплюсь. А торт вы испортили безнадежно.

— Это не торт, — ответил Бублик уже в спину мужчине, с которым так приятно поговорилось. Было жалко, что гражданин в грузинской кепке уходит, но остановить его как-то не подвернулось предлога, сразу же возникло необоримое желание посмотреть, что содержит коробка, которую всучил в прихожей квартиры Лютикова злой старик дядя Ваня. Дядя Гриша Акима Никифоровича в итоге пожалел и написал даже записку заведующему складом некоему Симе Чемоданову, дядя Ваня же не примирился и сказал в прихожей:

— Ты — пустой малый, но подарок я тебе сделаю, так уж и быть. — И всучил коробку. Не от добра всучил, конечно, старая вешалка! Бублик свернул с тротуара и, продравшись сквозь кусты, остановился в кромешной тьме и разорвал картон, потому что нейлоновый шнур не поддался силе, вернулся под фонарь с велюровой шляпой в руке, недоумевая: почему шляпа, почему велюровая и почему размером на две или три нормальных головы? На эти загадки Бублик не нашел ответа, но шляпу не бросил на всякий случай, поплелся домой в развеселом настроении.