Арабы в мировой истории. С доисламских времен до распада колониальной системы

Для решения этих проблем халифы отдали на откуп сбор государственных доходов, который в итоге перешел к местным правителям. Те обязывались передать оговоренную сумму центральному правительству и содержать местные вооруженные силы и чиновничество. Эти наместники-откупщики превратились в настоящих правителей империи, особенно когда были военачальниками. Со времени Аль-Мутасима (833–842) и Аль-Васика (842–847) халифы постепенно утрачивали контроль над командирами собственной армии и гвардией, которые часто обладали достаточной силой, чтобы назначать и смещать их по своему желанию. Эти командиры и гвардия все в большей степени состояли из тюркских мамлюков. В 935 году был учрежден пост амира аль-умара, то есть командующего над командующими, чтобы подчеркнуть главенство столичного командующего над остальными. Наконец в 945 году силы иранских Буидов, которые уже установились в западной части Ирана как почти независимая династия, вторглись в столицу и уничтожили последние остатки независимости халифа. С того момента халиф почти постоянно, за исключением редких перерывов, находился во власти сменявших друг друга дворцовых управителей, в основном иранских или тюркских, которые правили через вооруженные силы, находившиеся под их командованием. Халиф сохранял статус и почести верховного правителя ислама, нося гордый титул амир аль-муминин, повелитель правоверных, что символизировало его верховную власть над государством и религией. Однако реальной властью халиф уже не обладал, и, когда он вводил в должность того или иного обладателя исполнительных полномочий, например военачальника или губернатора провинции, это была не более чем формальность, признание решенного дела постфактум.

Глава 6. Восстание ислама

И в какой-то час я погружаюсь в движенье на одном из бульваров Багдада, где новый труд воспевают люди…

Артюр Рембо. Озарения

Быстрое экономическое развитие Ближнего и Среднего Востока в Средние века подвергло общественную структуру империи ряду опасных деформаций, чем создало многочисленные всплески недовольства и открытого мятежа против установленного порядка. Разнообразные по причинам и обстоятельствам, как и по составу своих приверженцев, они тем не менее имеют то сходство, что почти все нашли религиозное выражение. Всякий раз, когда неудовлетворенность или конфликт интересов создавали отдельную фракцию в исламе, ее учением была богословская доктрина, инструментом – секта, агентом – проповедник, а вождем, как правило, претендент на роль мессии или его представителя. Однако описывать эти социально мотивированные религиозные ереси как маскировку или прикрытие, за которыми интриганы скрывали свои реальные и материальные цели, чтобы ввести в заблуждение правоверных, – значит искажать историю. Исламское государство, возникшее из общины Мухаммада в Медине и развитое старинными монархиями Востока, поддержанными божественным авторитетом, было и в теории, и в представлениях народа теократией, в которой Бог был единственным источником власти и закона, а государь – Его наместником на земле. Вера была официальным кредо государства, культ – внешним и видимым символом его идентичности и единства, а принятие его, даже поверхностное, – свидетельством и залогом верности. Правоверность означала принятие установленного порядка, а ересь или вероотступничество – его критику или неприятие.

В устроенном таким образом обществе, где и в структуре управления, и в народном сознании и чувствах вера и государство были неразделимо сплетены, религии и религиозные споры играли ту же роль, которую политика играет в современном мире. Почти каждое движение, независимо от его мотивов, искало в религии не прикрытие, а необходимое и органическое выражение в общественном и социальном смысле стремлений и недовольств, которые им двигали. Были, конечно, исключения – дворцовые и военные перевороты во времена политической слабости, крестьянские восстания и городские бунты в периоды экономических трудностей. Но эти движения были спорадическими и по большей части неорганизованными, ограниченными временем, местом и обстоятельствами, в которых они непосредственно возникли, а зачастую представляли сугубо личную важность. Всякий раз, когда группа людей бросала организованный и уверенный вызов существующему порядку, он находил выражение в рамках религиозной секты так же естественно и неизбежно, как его современные аналоги – в рамках политической партии.