Перемены в правительстве и обществе отразились и в интеллектуальной жизни. Пассивная зависимость от власти в общественной жизни нашла свою параллель в литературе, которая утратила жизненную силу и самостоятельность. Самая бросающаяся в глаза особенность того времени – увеличившийся акцент на форме у художников и на памяти у ученых. Но все же в нем встречались и великие фигуры – Аль-Газали (1059–1111), один из величайших мыслителей ислама, который попытался совместить новую схоластику с интуитивной и мистической религией суфиев; Аль-Харири (1054–1122), по сию пору считающийся арабоязычными народами высочайшим мастером литературной формы и элегантности; Якут (1179–1229), биограф, географ и историк; а в постмонгольскую эпоху – ряд историков или, правильнее сказать, исторических компиляторов, среди которых особняком стоит тунисец Ибн Хальдун (1332–1406) как величайший исторический гений ислама и первый, кто разработал философскую и социологическую концепцию истории.
Что характерно, правители военного мамлюкского общества, в отличие от своих энергичных соседей османов, презирали и отвергали новое оружие – огнестрельное, которое переняли лишь в очень малой степени и ограничили его использование небольшим корпусом презираемых и неквалифицированных черных рабов. Неудивительно, что их армии рассыпались под ударами османских пушкарей и мушкетеров. В 1517 году османы одержали окончательную победу над мамлюками, и Сирия с Египтом на четыреста лет вошли в состав Османской империи. Вскоре государства средиземноморского побережья Северной Африки вплоть до границы Марокко признали сюзеренитет Османов, и после того, как в 1534 году они отвоевали Ирак у Ирана, почти весь арабоязычный мир находился под властью Османской империи.
К востоку от Марокко оставалось лишь несколько мест, где арабоязычные народы сохранили хоть какую-то реальную независимость. В Аравии юго-западная провинция Йемена стала османским пашалыком в 1537 году, но в 1635 получила независимость. Арабские правители Мекки и Хиджаза – шерифы признали верховную власть Османов и подчинялись Каиру, а не Константинополю. Что касается остальных, то бедуины полуострова сохранили независимость в негостеприимных пустынях. В середине XVIII века среди них возникло мощное религиозное движение, в некотором роде похожее на ислам во время его становления. Богослов из Неджда по имени Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб (1703–1792) создал новую секту на основе жесткого антимистического пуританизма. Во имя чистого, нетронутого ислама первого века он осудил все последующие наслоения верований и ритуалов как суеверные «нововведения», чуждые истинному исламу. Он запретил поклонение святым людям и святым местам, даже преувеличенное почитание Мухаммада. Ту же пуританскую строгость он применял к религиозной и личной жизни. Обращение в ваххабитское учение эмира Неджда Мухаммада ибн Сауда дало секте военную и политическую направленность. Вскоре ваххабизм посредством завоевания распространился по большей части Центральной Аравии, отобрав священные города Мекку и Медину у шерифов, которые правили ими от имени Османов, и даже угрожали османским провинциям Сирии и Ираку. Ответные действия пришлись на 1818 год, когда вторжение турецко-египетской армии, посланной Мухаммедом Али, пашой Египта, сломило силу ваххабитской империи и вытеснило ваххабизм в Неджд, где он и зародился. Там секта сохранялась, хотя ее энергия поуменьшилась, пока она вновь не возродилась в качестве политического фактора в середине XIX века, а затем еще раз в XX веке.
В Ливане традиция независимости в горных районах существовала с давних времен, когда христиане-захватчики из Анатолии превратили вершины гор в христианский остров среди окружающего моря ислама. Полунезависимые местные династии, христианские, мусульманские и друзские, продолжали править горными районами при власти Османов, сохраняя долю самостоятельности, которая зависела от эффективности османского правительства. И наконец, на дальнем западе смешанная арабо-берберская империя Марокко сохранила свою независимость и продолжала развиваться своим собственным специфическим путем.
В остальном же подчинение арабов турецкому владычеству, начавшееся при халифе Аль-Мутасиме и укрепленное сельджуками и мамлюками, поддерживалось и османами. Те движения к независимости, какие возникали в арабских провинциях, чаще организовывались мятежными турецкими пашами, а не какими-либо местными вождями.