Аракчеев: Свидетельства современников

Около половины января объявлен военным министром Барклай де Толли[163]. С первой работы удивились мы сему выбору, и по нескольким бумагам, у графа Аракчеева явившимся, по которым не оставил он тотчас призвать нас к себе, заключили, что воистину он дядькою будет Барклая. Однако же через неделю все переменилось: докладные записки начали выходить с резолюциями, рукою Государя писанными, и граф Аракчеев, увидев ошибку свою, начал ездить чаще в Грузино и проживать там по месяцу.

<…>

Проведя два года под начальством графа Аракчеева, я получил в сие время чрез него два ордена: 2-й Анны с брильянтами и 3-го Владимира; но он лишил меня и Бижеича[164]

4-го Владимира, пожалованного за службу при Вязмитинове[165], и не дал чина статского советника, зная, что скоро издан будет известный указ 1809 года[166], вследствие чего и поторопился произвесть Персидского[167]

в коллежские асессоры. Впрочем, я расстался с ним (графом Аракчеевым) хорошо[168] и во время службы не только не имел никакой неприятности, но ощущал особенное к себе уважение: раза два назывался он обедать у меня и был доволен приемом; нередко подъезжал к департаменту, брал с собою кататься пред обедом; я у него обедал часто, что в тогдашнее время много значило; в Сибирь прислал он мне гравированный портрет свой и вел со мной переписку приятную. Но что в свете сем постоянно? Впоследствии он сделался врагом моим, и, Бог свидетель, не знаю иной тому причины, кроме замеченного им благоволения ко мне императора Александра I.

В управлении Военным министерством граф Аракчеев держался одного правила с Бонапарте: все гибни, лишь бы мне блестеть. Самовластием беспредельным и строгостию, конечно, сделал он много хорошего: восстановил дисциплину, сформировал, заново можно сказать, армию, расстроенную неудачами 1805 и 1807 годов[169] (неисправно и жалованье получавшую); удовлетворил справедливые полковые претензии; учредил запасы и оставил наличных денег, как помнится, 20 миллионов рублей. Но вместе с тем нанес и вред государству, отказавшись платить долги, и опубликовал о том в газетах, с странною отговоркою, что он не может делать из одного рубля двух, подорвал сим более чем на 15 лет кредит казны и разорил многих подрядчиков; неумеренное же требование денег от Государственного казначейства заставило Голубцова[170]

столько выпустить ассигнаций, что серебряный рубль из 1 рубля 30 копеек дошел в два года до 4 рублей. Унижение Голубцова пред графом Аракчеевым так было велико, что он подписал акт, дабы все начеты и взыскания как с чиновников, так и с подрядчиков передавать государственному казначейству, а Военному министерству отпускать из оного деньги тотчас по открытии начета. С сменою графа Аракчеева бедный Голубцов немедленно отставлен без просьбы, и Аракчеев мог хвастать, что оставляет министерство в блестящем виде! Так и впоследствии затеял он военное поселение и оставил его чрез девять лет с экономическим капиталом свыше 40 миллионов рублей. Но как составлен капитал сей? Грабежом казны! Министерство финансов удовлетворяло непомерные сметы Военного министерства, заключавшие в себе необъятное число войск, давало особо деньги на поселения и, лишась крестьян, в военных поселян обращенных, лишилось дохода в податях.

Может быть, политика Государя, после неудачных битв с французами и при расстройстве армии, заставила избрать министром именно графа Аракчеева, даже смотреть сквозь пальцы на деяния его, чуждые чувствам доброго Александра; и человек сей был ужасен. М. Я. Фок[171] справедливо изобразил его при пожаловании графу Аракчееву фамильного герба в стихе:

«Девиз твой говорит, что предан ты без лести; Скажи же мне кому? коварству, злобе, мести!»[172]

Вот несколько анекдотов о графе Аракчееве, без систематического порядка.

По вступлении в Военное министерство завел он конвой: карету его по очереди окружали кавалергарды, лейб-гусары и проч., с обнаженными саблями. Потом со всех полков отряжаемы были к нему ординарцы, как к Государю; наконец, и один флигель-адъютант должен был являться на дежурство. Первоначально жребий пал на Ставицкого[173], нынешнего сенатора, которому показалось это обидным, тем более что наряд был сделан не по Высочайшему повелению. Отдежурив, он объяснился с Государем поутру; но, по возвращении графа Аракчеева из дворца, Ставицкий тотчас услан в армию князя Голицына[174].

Никакого равенства с собою терпеть он не мог. Корсаков[175] жаловался Государю на дерзкие бумаги Аракчеева и получил такой собственноручный ответ, что с первою почтою прислал просьбу об отставке.

Граф Буксгевден, главнокомандующий финляндскою армиею, отставлен за то, что партикулярным письмом просил с большею внимательностью к правде делать ему замечания[176].