Арахна

Когда они уже подходили к деревне по крутому спуску дороги, пастор неожиданно остановился и заслонил глаза рукой. Ниже часовни в свете молний вспыхивало красное перо, а острый глаз пастора заметил появившуюся из-за зеленой изгороди черную голову в шляпе, на которой это перо покачивалось. Всмотревшись еще пристальнее, он увидел, как на противоположном склоне холма, навстречу темной голове, на которой красное перо полоскалось подобно знамени, бежит, словно подгоняемая бешеными порывами ветра, какая-то фигура.

Тут в пасторе вспыхнул боевой задор, который всегда овладевает теми, чьи сердца преданы Господу, как только они чуют силы Зла, подобно тому, как что-то пронизывает цветочный бутон перед тем, как он начинает раскрываться, подобно тому, что вселяется в героя, увидевшего поднятый меч в руке неприятеля.

И, словно жаждущий в прохладные воды потока, словно герой в битву, бросился пастор по крутой дороге, вступил в отчаянную схватку, встал между Зеленым Человеком и Кристиной, которая как раз хотела отдать дитя в руки Зла. Пастор встал между ними и обрушил на них три святых имени, поднес святые дары к самому лицу Зеленого Человека и окропил святой водой ребенка, а заодно и Кристину. И в тот же миг Зеленый Охотник с ужасным воем отпрянул от него и, задрожав, ушел в землю, словно пылающая зеленая лента. Кристина, окропленная святой водой, начала с шипением скручиваться, подобно шерсти в огне. Как известь в воде, стал скручиваться и шипеть ужасный черный набухший паук на лице несчастной женщины; Кристина съеживалась вместе с ним, и ее шипение слилось с шипением паука. И вот уже паук сидит, сочась ядом, на ребенке и злым взглядом пронизывает пастора. А тот продолжает кропить святой водой, и паук шипит все сильнее, как вода на раскаленном камне; все громаднее становится паук, все сильнее оплетает он своими мохнатыми конечностями тело ребенка, и все сильнее сочится ядом взгляд паука, устремленный на священника. И тогда пастор, вдохновленный пламенной верой, схватил паука бесстрашной рукой. Словно раскаленные шипы пронзили ее, но он невозмутимо сжал чудовище, отбросил его в сторону, взял ребенка и быстро отправился в деревню, чтобы вернуть дитя матери.

Лишь только закончилась схватка, наступило перемирие и на небе: тучи заспешили в свои темные убежища, мягким светом звезд осветилась долина, в которой еще недавно так неистово бушевала буря. Сильно запыхавшись, пастор подошел к дому, в котором совершилось злодейство над матерью и ребенком.

Мать все еще не приходила в себя: пронзительный крик лишил ее остатков сил; рядом с ней молилась старуха, не утратившая веры в превосходство сил Добра над Злом. Вместе с ребенком пастор вернул матери жизнь. Когда, очнувшись, она увидела свое дитя, ее переполнило такое счастье, которое знакомо лишь ангелам на небесах. И уже на руках матери пастор крестил ребенка во имя Отца, Сына и Святого Духа. Теперь силы тьмы не были властны над ним, если только он сам не подчинится им добровольно. Но от этого его уберег Господь, в чьей власти теперь находилась его душа — ведь тело его было отравлено пауком.

А душа ребенка вскоре покинула тело, которое все было словно испещрено ожогами. Долго еще рыдала мать, но именно там, куда возвращается каждая часть: к Богу — душа, в землю — плоть, — там она и находит свое утешение, чья раньше, а чья и позже.

Как только пастор совершил святой обряд, он вдруг ощутил странное щекотание в руке, которой он отшвырнул паука. Глянув, он увидел, что рука покрыта маленькими черными пятнышками, которые прямо на глазах увеличивались и набухали, и смертельный ужас закрался в его сердце. Он осенил крестным знамением женщину, охваченную горем, и заторопился домой: как подобает настоящему воину, он хотел отнести священное оружие — дароносицу — туда, где ему надлежит быть, чтобы оно могло послужить и другим. Рука сильно распухла, черные нарывы вздувались все больше и больше. Смертельную слабость почувствовал пастор во всем теле, но не поддавался ей.

Когда он вышел на крутой подъем дороги, то увидел Ханса, оставленного Богом отца, которого не видел с того момента, как покинул на этом месте. Теперь крестьянин лежал на спине прямо посередине дороги. Его лицо почернело и чудовищно распухло, а на лбу восседал паук — громадный, черный, жуткий. Когда священник подошел ближе, паук вздыбился, взъерошились волосы на его спине, и дьявольские глаза, сочась злобой, уставились на пастора; паук вел себя как кошка, собирающаяся прыгнуть и вцепиться в лицо смертельному врагу.

Но тут пастор начал читать грозное святое изречение и занес над пауком распятие, — и паук мгновенно сжался, соскользнул с черного лица, встав на свои длинные ноги, и затерялся в шуршащей траве. Только после этого священник решительно направился в сторону своего дома, где сложил распятие и святые дары на их место. И пока дикая боль не вырвала из жизни его тело, умиротворенная душа пастора готовилась к встрече, с Богом, во имя Которого она вела этот жестокий бой. И Бог не заставил ее ждать слишком долго.