Арбалетчики в Вест-Индии.

Велию это устраивало примерно так же, как и меня самого. Была бы такой, как Мириам или Юлька — наверняка закатила бы истерику, едва узнав о предстоящей мне полугодовой трансокеанской командировке. Но Велия — это Велия, античная испанка до мозга костей. Надо — значит надо, и нечего тут обсуждать или на судьбу сетовать. Испанские иберы — тоже ни разу не истинные арийцы, и характер у большинства из них — тоже ни разу не нордический. Тоже южане, и если заведутся — спасайся, кто может, мало не покажется никому. Да только вот заводятся они реже и вдумчивее — сказывается, видимо, многовековая традиция ношения меча или фалькаты каждым вторым, а хорошего ножа, вполне пригодного и для продырявливания обидчика — каждым первым. Психи и долботрахи в такой среде долго не живут и потомство после себя оставить обычно не успевают. А в результате получается вполне приемлемый социум. Но финикийцы карфагенские — это нечто! Наверное, потому и не носят в городе ножей, что иначе пыряли бы ими друг друга по любому пустяку. Ведь склочники же, каких ещё поискать. И в Мириам эта неприятная черта проскальзывает и раздражает ощутимо, но она — баба, и баба не только молодая и смазливая, которой в силу этого многое прощается, но и воспитанная — аристократка, как-никак. А вот простонародье ихнее, как в поле трава выросшее — млять, доннер веттер, где мои рогатая каска и «шмайссер»! Хоть и не евреи, но тоже семиты типичнейшие, и с этой омерзительнейшей семитской — в точности как у евреев — бесцеремонной настырностью, за которую иной раз на месте убить хочется. Встречаются такие порой — и в нашем современном мире, и в этом — ага, тут таких полный Карфаген. Прекрасные моряки, прекрасные строители, прекрасные мастеровые — рукастые, работящие, говна не делают и баклуши бить не приучены, но — это же финикийцы! Даже с друзьями и соседями ухитряются ссориться на каждом шагу и по любой ерунде, да так, что в осадок с них выпадаешь. Ко мне-то, вооружённому и при охране, никто цепляться не смел, но мне ведь несложно поставить себя мысленно на место другого — безоружного, никем не охраняемого и вынужденного терпеть подобное хамьё. Пообщаешься с такими поближе и поплотнее, чем хотелось бы — и невольно начинаешь понимать и Катона, и одного кавалера Железного креста в ефрейторском чине, художника ещё неплохого. Пробираясь по городским улицам к себе и наблюдая очередную склоку опять завёвшихся на ровном месте из-за какой-то хрени карфагенских горожан, я вдруг спохватился, что насвистываю себе под нос «Шварцбраун». Никто не объяснит мне, почему мне так нравятся немецкие марши?

Когда я вернулся наконец домой, то застал занимательную картину маслом. Юлька — млять, легка даже на мысленном помине — возясь вместе с Велией с Волнием, читала ему по памяти какие-то детские стишки — ага, то и дело запинаясь, поскольку сама помнила их не очень-то хорошо, зато на нормальном человеческом языке. Ну и славненько — я-то их вообще практически не помню, хотя мелким был — помнил, кажется, все. Вылетает ведь из башки всё, что не требуется по работе или в повседневной жизни. Счастливая мать и гостья, увлёкшиеся вознёй с карапузом, моего прихода не заметили, выглянувшей с кухни Софонибе я, ухмыльнувшись, подал знак молчать, и только сам спиногрыз при виде меня ловко взобрался на стенку своей клетки, явно задавшись целью форсировать преграду. Юлька, перепугавшись, подхватила его на руки — и остолбенела, не поняв юмора. Велия, проследившая за взглядом сына и увидевшая наконец моё появление, всё расценила правильно и юмор поняла, после чего мы с ней расхохотались над юлькиным изумлением.

— Канатбаев, он у тебя какой-то…

— Ага, антиграв включил, — подтвердил я, принимая у неё из рук наследника и подбрасывая его несколько раз в воздух, — Всё нормально, он у нас такой. Когда хочет, чтобы его подняли повыше, то и сам помогает, как умеет.

Потом я спустил его на пол, где были рассыпаны в полном беспорядке деревянные кубики.

— Мы с ним пробовали домик построить, а ему неинтересно, — пожаловалась Юлька, — Это разве нормально?

— Для него — нормально. Вы ж, небось, какую-нибудь халупу строить пытались — что интересного в таком примитиве? Мы с ним сейчас крепость строить будем, — отцепив перевязь с мечом и пояс с кинжалом, я тоже уселся на пол и принялся сооружать квадратный в плане периметр стен с воротами и башнями по углам.

Волний сначала просто следил, высунув язычок, потом начал подавать мне кубики, а там и сам, въехав в суть незамысловатого архитектурного проекта, стал добавлять недостающие строительные блоки — сикось-накось, конечно, так что я подправлял за ним, стараясь делать это понезаметнее. Особенно, когда надстраивали с ним перемычку над проёмом ворот. Затем, пристроив большую часть крупных кубиков, взялись за мелкие и выложили из них поверху стены парапет с зубцами.

— Ты его сразу таким сложным вещам учишь? — поразилась наша педагогичка.

— Нормально, пусть привыкает. Жизнь — она ведь вообще штука сложная. Так, теперь в углу главную башню замка пристроим…