Арбат. В лабиринте переулков

И из всех московских частей, быть может, ни одна так не типична, как лабиринт чистых, спокойных и извилистых улиц и переулков, раскинувшийся за Кремлем между Арбатом и Пречистенкой и известный под названием Старой Конюшенной… В этих тихих улицах, лежащих в стороне от шума и суеты торговой Москвы, все дома были очень похожи друг на друга. Большею частью они были деревянные, с ярко-зелеными железными крышами; у всех фасад с колоннами, все выкрашены по штукатурке в веселые цвета. Почти все дома строились в один этаж, с выходящими на улицу семью или девятью большими светлыми окнами. На улицу выходила „анфилада” парадных комнат. Зала, большая, пустая и холодная, в два-три окна на улицу и четыре во двор, с рядами стульев по стенкам, с лампами на высоких ножках и канделябрами по углам, с большим роялем у стены; танцы, парадные обеды и место игры в карты были ее назначением. Затем гостиная тоже в три окна, с неизменным диваном и круглым столом в глубине и большим зеркалом над диваном… Лавки в эти улицы не допускались, за исключением разве мелочной или овощной лавочки, которая ютилась в деревянном домике, принадлежавшем приходской церкви. Зато на углу уже, наверное, стояла полицейская будка, у дверей которой днем показывался сам будочник, с алебардой в руках, чтобы этим безвредным оружием отдавать честь проходящим офицерам. С наступлением же сумерек он вновь забирался в свою темную будку, где занимался или починкой сапог, или же изготовлением какого-нибудь особенно забористого нюхательного табака, на который предъявлялся большой спрос со стороны пожилых слуг из соседних домов.

Жизнь текла тихо и спокойно, по крайней мере на посторонний взгляд, в этом Сен-Жерменском предместье Москвы. Утром никого нельзя было встретить на улицах. В полдень появлялись дети, отправлявшиеся под надзором гувернеров-французов или нянек-немок на прогулку по занесенным снегом бульварам. Попозже можно было видеть барынь в парных санях с лакеем на запятках, а то в старомодных – громадных и просторных, на высоких, висячих рессорах – каретах, запряженных четверкой, с форейтором впереди и двумя лакеями на запятках. Вечером большинство домов было ярко освещено; а так как ставни не запирались, то прохожие могли любоваться играющими в карты или же танцующими. В те дни „идеи” еще не были в ходу: еще не пришла та пора, когда в каждом из этих домов началась борьба между „отцами и детьми”, борьба, которая заканчивалась или семейной драмой, или ночным посещением жандармов. Пятьдесят лет назад никто не думал ни о чем подобном. Все было тихо и спокойно, по крайней мере на поверхности».

После отмены крепостного права тихая, безмятежная жизнь уходящего дворянства кончилась, многие особняки перешли в иные руки, в арбатских и пречистенских переулках поселились представители новой интеллигенции – врачи, адвокаты, ученые. Правда, еще в конце 1880-х гг. арбатские переулки были свидетелями идиллических деревенских сцен. «Многие держали у себя во дворах коров, – вспоминал современник. – Я помню одно раннее весеннее утро. Всего лишь четыре часа; я просыпаюсь и слышу непривычный для себя звук. Что такое? Оказывается, идет пастух по Плотникову переулку и играет на рожке. Коровы выходят из ворот, и пастух гонит их пастись на Девичье поле». К концу XIX в. воздвигаемые в переулках высокие доходные дома начали разрушать стилистическую цельность Старой Конюшенной.

Недавние перемены еще более заметны – многие старинные деревянные дома, памятники целого периода развития архитектуры и истории Москвы, были снесены и на их месте построены здания, отнюдь не блещущие достоинствами тех образцов московской архитектуры, которые они заменили. Как писала директор герценовского музея Ирина Александровна Желвакова в книге «Тогда… в Сивцевом», «старая жизнь ушла. В тихий московский переулок пришли новые хозяева. Поликлиники, аптеки, дома „улучшенной планировки”, снующие день и ночь черные „Волги”… Можно ли больше разрушать? Оказывается, можно. Правительство нарушает свои же собственные запреты. Историческая зона Арбата взорвана вновь безжалостной стройкой».

Из-за бездумного, безразличного отношения к нашему наследию этот некогда один из самых поэтических уголков Москвы неузнаваемо изменился.

Церковь свв. Афанасия и Кирилла