Arbitratust. Мрак Думлука

Неопределённого цвета стены, пол и потолок отображают бессмысленность человеческого бытия. Они будто холст, с изображённой на нём пустотой безмерного ничто. Даже Джексон Поллак никогда, не догадался бы до такого, не говоря уже о Босхе. Странное чувство, что нечто наблюдает за ним, неотступно следует по пятам и буквально “дышит” в затылок. В комнате есть деревянная дверь, что выглядело очень странным и бессмысленным на фоне окружающей бездны немыслимого. Выкрашенная когда-то видимо очень давно белой краской, она ненадолго притягивает внимание своим убогим видом, но время здесь не “прописано”, здесь есть только вечность. Краска облупилась и осыпалась, обнажив не только гнилую древесину, но и чёрные пятна, внешне похожие на кляксы. Макс замечает, как они медленно видоизменяются словно “живые”, образуя таинственные фигуры. Затёртая и засаленная круглая ручка серого цвета периодически проворачивается то в одну, то в другую сторону. Может быть кто-то или что-то пытается открыть дверь? Но до этого Максу нет никакого дела. Его внимание больше привлекает окно и, он неспешно подходит к нему, влекомый неведомой и неотвратимой силой. Царит полная безмятежность. Воздух наполнен неестественными звуками и затхлостью, аналогам которых нет в клетке, которую люди, также по своему скудоумию, называют физической реальностью, данной им в ощущение.

Деревянная рама сильно потрескалась и выглядит очень старой и ветхой. Так же чётко видны “живые” чёрные пятна, точно такие же как на двери. Стекло очень грязное, замусоленное, но через него хорошо видно улицу. Подоконника нет и видимо никогда и не было.

Макс находится на втором этаже. Это он понял, смотря на пустые глазницы оконных проёмов, стоящего напротив старого дома и виднеющейся дороги, вымощенной тёмным булыжником. “Дряхлая” пятиэтажка была похожа на “Хрущёвку” времён шестидесятых годов. Вид старого потрескавшегося серого кирпича рождает в душе странный образ затхлости и старости. Она словно мертвец, который смотрит на тебя пустым, безмолвным взглядом и пытается тебе что-то сказать и показать. Небо похоже на равномерно окрашенное серо-зелёное полотно. Горизонта не видно и скорее всего он отсутствует, хотя это утверждение и противоречит здравому смыслу, которому “здесь” нет места, но такова “здешняя реальность”.

Всё выглядит вполне обычным, серым и унылым. Это место очень похоже на чистилище и Макс ужасается тому, о чём подумал. Но вдруг в голове появляются ещё мысли и пострашнее этой, начинают рождаться некие голоса дающие чётко понять, что теперь он лишь сторонний наблюдатель в своей собственной голове. Мысли и голоса бесконтрольны и не несут абсолютно никакого смысла, чёрно-белая какофония роящегося в голове роя. Макс теперь актёр, герой чёрно-белого немого кино, в котором он играет свою неведомую роль.

Но вот на улице появляются “ходоки” в рваных и грязных одеждах. Выглядят они как люди, но кем, а вернее будет сказать, чем являются на самом деле, неизвестно. Они напоминают “живых” кукол-марионеток, управляемых при помощи невидимых нитей ужаса неведомым кукловодом, полностью лишивших своих подопечных всего, что когда-то делало их людьми. А были ли они людьми, были ли они теми, кто когда-то носил гордо имя человек? Что они теперь такое, откуда и, главное зачем появились, Макса абсолютно не волнует. Ему больше нравится наблюдать за пустыми оболочками, безликими мешками, сшитых из гнилой и бренной человеческой плоти. А что внутри? Ничего. Одна лишь пустота чёрной бездны немыслимого кошмара. Они все её дети, бездушные и бездумные сущности. Макс внимательно следит за их неестественно сильно скованными движениями. Гримасы безмерной боли, ужаса и страха, пришиты к лицам этих человеков пустоты. Но может ли бездушное существо безмерно страдать и чувствовать такую же страшную боль?

Может! Если мерить нечеловеческими мерилами, запредельными. Ведь никому неизвестно, что у человеческих чувств есть ещё более страшные собратья, которые невозможно даже вообразить и представить, а если испытаешь их, то тут же превратишься в безмолвную тень или в некий нечеловеческий образ, не несущего смысловой нагрузки.

Перекошенные до неузнаваемости “лица”, как бы чем-то зачёркнуты, вычерчены, затёрты. Их невозможно описать. “Святая” Инквизиция, в лице Генриха Крамера и Якоба Шпренгера, не могла даже предположить того, что может существовать такая боль, по сравнению с которой, все её изыскания на этот счёт лишь безобидная фантазия младенца, а о страданиях невинных жертв на кострах даже речи не идёт.

Внезапно, нечто озаряет всё вокруг, и это не вспышка света или что-то похожее на неё. Это неведомое нечто моментально превращает ходоков в пыль, будто они были сделаны из песка или глины. Очень быстро темнеет, “небо” становится почти чёрным. Всё кругом быстро меняется, деформируется само пространство, дома напротив уже нет и возможно никогда и не было. В любом случае никто не скажет ему правды.