Арена

И он ушёл; Ангел даже не смотрела ему вслед; она смотрела на свои руки; и понимала, что её жизнь разваливается: Кристофер, Скери, её танцы, розовый дом; как она могла быть такой наивной? А потом они придут за Миланой; ведь их не бывает — летающих девушек… Шли часы, стало жарко; она встала и пошла в город, и за спиной ей слышались шаги; у неё была смена в «Звёздной пыли»; «какая ты красивая», — сказали ей все в кафе; «спасибо»; она приносила людям картошку фри, сэндвичи, салаты, кофе, тыквенный сок, кока-колу со льдом, мороженое — разноцветное, с присыпками и сиропами; как кукла — искусная игрушка Дроссельмейера; она умирала. «Ангел, — сказал ей хозяин, — это правда, скажи: ты все-таки с Кристофером Руни?»; и тут она подняла голову: Кристофер… Ну уж нет. Если у него получилось — быть с ней, значит у неё тоже получится — спастись… «Седрик, — пробормотала она, — дай мне своей силы, дай мне его увидеть», — и увидела; она даже знала этого человека — мелкого служащего на почте; немолодого, в неизменном сером костюме; незаметного, плешивого, добродушного; он жил здесь всегда; его жена торговала на рынке зеленью: укропом, кинзой, базиликом, мятой — травы росли у них в саду. Он всегда был там, где была она, Ангел, — в кафе, на каждой её смене; всегда заказывал одно и то же, непритязательное, как она тогда, когда искала незнакомца по гостиницам: булочку и какао; на рынке, когда они с мамой или бабушкой покупали продукты; гулял возле замка Скери, когда она приходила к маме или Денизе; гулял по набережной, здоровался кивком… Она чувствовала его взгляд теперь — липкий, плотный, постоянный, как тиканье часов; доработала смену, вышла в уже ночь — как тогда, когда появился Седрик в первый раз, поджёг леса, — напоённую ароматами, теперь уже летними — травами, розами; она шла и шла, через весь свой любимый город, слушала мостовые, стены, бухту и просила сил; и дошла до своей любимой скамейки — обернулась; он был близко, отвернулся; она разогналась, схватила его, грузного, пахнущего чесноком и страхом, и оттолкнулась от земли. Он завизжал.

— Что ты делаешь, сумасшедшая девка?! Отпусти меня!

— Но ведь вы же хотите узнать, как это — летать… Кому вы меня продали? Говорите, иначе уроню, — она летела быстро, низко, почти касаясь носками туфель воды. Он вырывался, и это было мучительно.

— Они придут за тобой, рано или поздно.

— Когда вы скажете? Рано? Поздно? Как вам захочется, разве не так?

— Отпусти! Тогда я позвоню им и скажу, что ты не летаешь больше… вышла замуж, забеременела, разучилась…

— А они поверят? Я вот что-то не верю.

Он укусил её. Ей стало мерзко, она встряхнула его, он опять коротко взвизгнул.

— Сука, сука, отпусти!

— Вы упадёте прямо в море, если будете орать и бить меня по ногам. Здесь уже очень далеко от берега, сами не доплывёте, и вас не спасут.

— Я убью тебя, сдам немедленно… Они ждут только моего звонка. Я тебе крылья-то повыдергаю.

— Это правда?

— Да! — он сползал в своём пиджаке всё ниже и ниже, цеплялся за неё и при этом царапался. Ангел стало совсем не страшно, таким отвратительным он был — не человеком; и пах он не как человек — мочой, потом; а чем-то холодным — железом, старой землёй…

— Правда? — ещё раз спросила она. — Только от вас зависит моя жизнь?