Арена

— А я люблю черно-белое, совсем старое, немое… я люблю под него играть, импровизировать на рояле, — сказал Снег; на щеку ему легла снежинка — узорчатая, крупная; Снег поднял голову — снегом уже наполнилось все небо; Луций взял его чемодан: «я вас на машине отвезу; если вам нужна машина — скажите, но вообще у нас такой маленький городок, что в нем одно удовольствие ходить пешком»; «я не люблю водить, — сказал Снег, — спасибо, тем более в чужих краях; я много курю в машине, отвлекаюсь на музыку по радио, начинаю дирижировать». Ему понравился Луций, но в нем было что-то от Арклоу — тайна; будто он настрадался в детстве, растерял всю способность к ликованию и теперь просто доживает, придумав себе занятия: фотографировать росу и паутину смотреть ледоход и звездопад, держать магазинчик открыток… Машина у него была огромная — джип-вездеход; внутри пахло вишневыми сигаретами; «радио? у нас очень милая местная радиостанция; ею владеют молодые люди, два парня и одна девушка, парни в эфире могут обсуждать, куда делось пиво, ведь только что вот стояло под рукой… но музыка отличная — британская в основном; могут саундтрек к «Звездной пыли» или к «Отелю «Миллион долларов»» поставить на всю ночь… вы же пишете саундтреки?» «да», — ответил Снег; «игра в бисер, — сказал Луций, — о, музыка для меня всегда была самым высоким даром; это как из «Близких контактов третьей степени» — быть человеком, которого заберут инопланетяне»; «а мне нравятся люди, которые умеют готовить…» Луций засмеялся: «я умею»; и они молчали, слушали по радио Kula Shaker и какой-то старый джаз с виниловой пластинки, судя по скрипам; а потом Луций сказал: «есть люди, у которых талантов — как перчаток: они играют на пианино, они читают ноты, они ездят на мастер-классы по психологии, а еще немножко рисуют и разбираются в артхаусе; и говорят на нескольких языках; они успешные и элегантные; а есть люди, у которых только один талант, но это дар Божий, он доведен до состояния безумия или алмаза, — вот такие люди меня восхищают… вы принадлежите к первым или ко вторым?» Снег смотрел, как комья снега разбиваются о стекло машины — Арклоу был всего лишь цепочкой разноцветных огней, как елка в новогодних гирляндах; и думал о Даниэле; думал о Максе; думал об Элайдже Волине — он так и не понял, не смог объяснить начальству, как поймал его: просто шел по улицам, усталый, запылившийся, было жарко, он все время покупал и пил кока-колу, в таких крошечных стеклянных бутылочках; а где-то существовала полиция, и она шла по трупам, которые оставлял за собой Волин, пыталась вычислить его маршрут; а Снег словно в какой-то момент стал Элайджей, шел по следам, будто они отпечатались в асфальте и мерцали, лишь на две минуты позже; это потом отследили по картам, по фотографиям с воздуха; и захотел в туалет, и там был Элайджа… «Я не игрок в бисер, — сказал Снег, — это точно… я просто занимаюсь тем, что у меня получается… больше ничем; даже не пытаюсь; мне всегда хотелось быть следователем; и когда у меня получилось первый раз найти человека, я был в ужасе; оказалось, у меня странный дар: они сами меня находят, я их притягиваю, как кто-то видит призраков, вызывает духов… а когда написал музыку и услышал ее в кинотеатре потом, то был… в восторге… но и в том, и в другом случае я чувствовал себя живым, на самой грани». Луций достал сигареты: «“Капитан Блэк”, вишневые; хотите?» Снег взял. «Простите меня, — сказал Луций, — за этот разговор… я, наверное, очень устал; вот и способен только на философские беседы; вам, может, неприятно?» «ну что вы; за окном снег; поздний вечер; у нас вкусные сигареты; самое время для разговоров о смысле жизни…»