Арена

Судьба ботинка очень заинтересовала Китина, он долго следил за руками Берёзова, переводя взгляд с одной руки на другую. Потом ответил Борину:

— Нет. Это не Лиза. Это Соня, её младшая сестра. Моя жена. Приехал после войны… отдать письмо… Нашёл больную старуху… и девчонку-школьницу. Остался помочь… дров нарубить. Потом насовсем…

Он аккуратно сложил бумажник, спрятал фотографию. Продолжил:

— Выходит, я вроде бы заинтересованное лицо. Вы уж меня извините… Коля, откуда тебе… про Лизу известно?

— Верочка, — угрюмо сказал Берёзов. — Пожалуйста, погуляйте неподалёку…

— Не надо! — шёпотом, похожим на крик, остановил Веру Николай Иванович. — Не надо её отсылать. Пусть знает! Войну не гранитные люди выиграли, а живые, из костей и мяса! А живые люди — они всякие бывают! «Для кого война, для кого мать родна!» Хорошую поговорку народ сочинил?.. Пусть знает. От того Победа меньше не станет. А только наоборот. Не надо им врать, они сейчас у-умные. Знаешь, что с умным человеком от вранья делается?

— Ум теряет? — насмешливо спросил Берёзов.

— Не ум. Веру… — прошептал Николай Иванович. — А про Лизу мне всё известно… от самой Лизы. Наверно забыли, кто я…

— Кто ты? — поинтересовался Китин.

— Врач. Ухо-горло-нос. Тогда, правда, это не имело значения.

— Да, конечно… — Китин умолк. Потом спросил: — Она обращалась к тебе за помощью?

Усов кивнул.

— И что ты ей посоветовал?

— Что я мог посоветовать в лесу? Горячие ванны?

Китин принял к сведению объяснение, вынул расчёску, зачем-то причесался. У него была странная манера задавать вопросы. Он спрашивал так, словно ответ его совершенно не интересовал, и единственная забота, которая его беспокоит, — не уснуть во время разговора. Он сидел полузакрыв глаза, и временами могло показаться, что он действительно засыпает. Но впечатление это было обманчивым. Кинжально острые взгляды, которые иногда сверкали из-под опущенных век, выдавали работу ума, напряжённую и безостановочную.

— Ну что, — спросил Николай Иванович. — Дальше пойдём? Я могу идти.

— Сейчас… пойдём… — ответил Китин.

— Не понимаю, в чём меня обвиняют! — громко сказал Берёзов. — Да, она жила со мной. Возможно, она была беременна. Мне она этого не говорила. В конце концов, она сама приняла это решение. Взрослый человек, она отвечала за свои поступки!

— Ей было восемнадцать лет, — негромко выговорил Николай Иванович.

— А мне — двадцать два! — вызывающе ответил Берёзов. — Она была моей первой женщиной. И в любой день могла стать последней.

— Знаешь, — сказал Николай Иванович. — С некоторых пор я стал бояться таких людей, как ты.

— Почему?

— Потому что ты легко принимаешь решение… Когда нужно выстрелить в спину.

— Он не принимал этого решения, — глухо сказал Китин. — Его принял я.

— Миленькие, хорошенькие, — всхлипнула Вера. — Не надо никуда ходить! Пойдёмте до дому, пожалуйста! Я не знаю почему, но мне очень страшно…

Китин поёжился, поймав на себе скрестившиеся взгляды спутников.

— Что вы на меня так смотрите. Война давно кончилась, я вам сорок лет не командир…

— А странно, да? — сказал Фёдор Кузьмич. — Я тоже об этом подумал… Столько лет прошло, а Китин всё равно командир… как только сюда попали. Условный рефлекс?

— Давайте голосовать, — хмуро сказал Китин. — Кто за то, чтобы идти?

Берёзов поднял руку. И тут же вверх выкинул руку Усов.

— Кто против?

Вера подняла руку и умоляюще огляделась по сторонам.

— Кто воздержался?

Фёдор Кузьмич поднял руку и спрятал лицо от пронзительных Вериных глаз.

— А вы?! — Вера с надеждой повернулась к Китину.

— Я заинтересованное лицо, — тихо сказал Китин.

— Значит, идём? — сказал Берёзов. — Решение принято большинством голосов. Если, конечно, не принимать в расчёт Верочкин внутренний голос. — Он улыбнулся, а Вера вздрогнула, но ничего не сказала.

Дальше шли молча.

— Это где-то здесь, — наконец сказал Усов. — Вы посидите. А я поищу.

Он повернулся и, не ожидая ответа, пошёл вглубь леса. Берёзов пошёл следом. Усов услышал шаги. Остановился. Обернулся.

— Не убегу, — плохо скрывая раздражение, сказал Усов. — Не бойся.

— Я и не боюсь, — спокойно ответил Берёзов. — Куда ты убежишь… Спросить хочу…

— Спроси.

— То, что ты рассказал про Лизу… правда?

Николай Иванович поднял на него глаза. Усмехнулся. Спросил:

— А ты не знал?

— Не знал… — хмуро повторил Берёзов. — Почему ты мне не веришь?

— А почему ты мне не веришь? — вежливо спросил Усов.

— Из-за тебя погибли люди, — жёстко ответил Берёзов.

— Из-за тебя тоже, — не повышая голоса, проговорил Усов. — Один или шестьдесят, разве есть разница? Только ты почему-то считаешь, что тебе дано право судить меня. А у меня такого права нет! Или хочешь, чтоб я отпустил тебе грех? Я не пастор. А кроме того, такие, как ты, сами себе отпускают грехи.

— На мне нет греха! — крикнул Берёзов. — Она сама выбрала себе и жизнь, и смерть!

— Нет — и нет, — усмехнулся Усов. — Чего ж об этом говорить…

— Почему ты со мной так разговариваешь?!

— Как?

— Будто одолжение делаешь! Ты и тогда, в лесу таким был! За это тебя и не любили!

— Кто меня не любил?