Ареопагитика

Другое соображение, делающее ясной непригодность Постановления о цензуре для предположенной цели, касается тех способностей, которыми должен обладать каждый цензор. Не может подлежать сомнению, что тот, кто поставлен судьей над жизнью и смертью книг, над тем, следует ли допускать их в мир или нет, непременно должен быть человеком выше общего уровня по своему трудолюбию, учености и благоразумию; в противном случае в его суждениях о том, что допустимо к чтению, а что нет, будет немало ошибок, а потому произойдет и немалый вред. Если же он будет обладать нужными для цензора качествами, то какая работа может быть скучнее и неприятнее, где может быть больше потеряно времени, чем при беспрерывном чтении первых попавшихся книг и памфлетов, часто представляющих из себя огромные томы? Ни одну книгу нельзя читать иначе как в надлежащую пору; но быть принужденным во всякое время, в неразборчивых рукописях читать сочинения, из которых и в прекрасной печати не всегда захочешь прочесть три страницы, такое положение, по моему мнению, должно быть решительно невыносимо для человека, ценящего свое время и свой собственный труд или просто обладающего тонким вкусом. В этом случае я прошу нынешних цензоров извинить меня за подобный образ мыслей, так как, без сомнения, они приняли на себя цензорскую должность из желания повиноваться Парламенту, приказание которого, быть может, заставило их смотреть на свои обязанности как на легкие и не многотрудные; но что и это короткое испытание было для них уже утомительно, о том в достаточной степени свидетельствуют их собственные слова и извинения перед людьми, которые должны были столько дней добиваться от них разрешения. Таким образом, видя, что принявшие на себя обязанности цензоров, несомненно, желали бы под благовидным предлогом избавиться от них, что ни один достойный человек, никто, кроме явного расточителя своего времени, не захочет заместить их, если только он прямо не рассчитывает на цензорское жалованье, легко себе представить, какого рода цензоров мы должны ожидать впоследствии: то будут люди невежественные, властные и нерадивые, или низко корыстолюбивые. Это именно я и должен был доказать, говоря, что Постановление о цензуре не поведет к той цели, которую преследует.

Наконец, от соображений о том, что Постановление о цензуре не может способствовать добру, обращаюсь к явно причиняемому им злу, так как, прежде всего оно является величайшим угнетением и оскорблением для науки и ученых.

Прелаты всегда жаловались и сетовали на малейшую попытку устранить соединение бенефиций и распределить более правильно церковные доходы, ссылаясь на то, что в таком случае навсегда будет уничтожена и задушена всякая наука. Я должен заметить, однако, по поводу этого мнения, что никогда не видел основания думать, будто хоть одна десятая часть знаний зависела от духовенства: на мой взгляд, это — лишь грязные и недостойные речи некоторых духовных лиц, обладающих хорошими доходами. Поэтому, если вы не хотите поселить крайнего уныния и неудовольствия не в праздной толпе ложно претендующих на науку, а в свободном и благородном кругу тех, кто действительно родился для науки, и любит ее ради нее самой, не ради прибыли или чего-либо подобного, а во имя служения Богу и истине и, быть может, во имя той прочной славы и неизменной хвалы, которая в глазах Бога и хороших людей служит наградою за обнародование трудов, споспешествующих благу человечества, — то знайте, что не доверять до такой степени разуму и честности лиц, обладающих известностью в науке и не совершивших ничего позорного, чтобы не разрешать им печатать свои произведения без опекуна и наблюдателя, из страха распространения раскола или распущенности, есть величайшая обида и оскорбление, каким только может подвергнуться свободный и просвещенный ум.