Аргентинец

Во время обеда Клим велел подать себе коньяку. Отогрелся, вздохнул свободнее. На палубе встретил студента в черном пальто и фуражке с синим околышем. Тот подумал, что Клим тоже студент — за последний год он так вырос и раздался в плечах, что его многие принимали за взрослого.

— Вы куда едете, коллега?

— В Астрахань. А вы?

— В Тегеран. У меня папенька служит в посольстве.

Удача — это как рыба в океане: главное знать, где ее ловить, какую снасть закидывать и что делать, когда клюет. В тот день Клим подцепил то ли золотую рыбку, то ли подводную мину.

За время плавания до Астрахани Клим и Игорь (так звали студента) подружились. Отчаянно флиртовали с барышнями, задирали конкурирующую фирму — двух угрюмых юнкеров, напивались в буфете так, что звездное небо вертелось перед глазами. Благоденствовали, пока не познакомились с шулером, который обчистил их до нитки.

Из Астрахани Игорь отправил родным письмо, в котором просил выслать денег. «Со мной едет товарищ — ему тоже хочется посмотреть Персию», — добавил он. Пока не пришел ответ, они жили в кухне при постоялом дворе; хозяйка не брала с них платы, но заставляла лепить пельмени — по две тысячи штук на брата. Там же, болтаясь среди спившихся рыбаков, беглых солдат и персидских торговцев, они одновременно заразились тифом.

Приехала мать Игоря — бойкая, сильная дама, способная вызывать бурю. Она выходила их, а потом привезла в расплавленный от жары Тегеран.

— Смотри, смотри! — ахал Игорь, подпрыгивая на сиденье коляски.

Мечети, древние стены, торговцы с крашеными рыжими бородами, женщины, завернутые в черное до самых глаз…

В посольстве России вакансий не было, и Клим устроился в телеграфную контору при английской миссии. Когда в 1909 году шаха свергли, Игорь вернулся в Москву, а Клим по совету знакомого англичанина уехал в Китай: там открывались неплохие возможности для белых парней с головой и бойким характером.

Шанхай — два года службы в чайной компании. Потом Аргентина — пестрые трущобы, работа в типографии, а по вечерам — танго на тротуарах, залитых рыжим солнцем и дешевым вином. Политика, борьба за честные выборы, незабываемая инаугурация Иполито Иригошена[2], первого всенародно избранного президента. Весь Буэнос-Айрес пел от нестерпимого, задыхающегося счастья…

Клим писал сатирические памфлеты во всевозможные ежедневники, созданные на время выборов, — испанский язык давался ему легко. Потом были национальные газеты, журналистская слава — лестная и малоприбыльная, — приглашения в Каса-Росада, розовый президентский дворец…

В Россию Клим отправил только одну открытку — в Москву, младшей кузине Любочке, с которой они так весело проводили зимние каникулы. Очень уж хотелось рассказать, кем он стал и чего добился. Но Любочка не ответила, и связь с Россией окончательно оборвалась. К тому времени Клим сменил гражданство.

Гробовая обида на отца стерлась от времени: он вдруг превратился в не очень умного и оттого недоброго человека, который поступал с сыном так, как в свое время поступали с ним. Когда Клим получил известие о его смерти, он только удивился: надо же, папенька что-то ему оставил? Раз дают наследство, надо брать — за дом на Ильинке наверняка можно выручить большую сумму.

Глава 2

1

Когда Клим проснулся, Григория Платоновича в каюте не было. Он вышел на нос парохода. Река за лето обмелела, у борта суетился лоцман, измеряющий глубину. Бабы-спекулянтки, ночевавшие на палубе, доставали вареную картошку и коробки с солью. Между корзин и тюков бродила курица.

— Мыс обогнем, и Нижний будет, — сказал Григорий Платонович, подходя к Климу. — Что, соскучились по родным местам?

Клим кивнул. Он не узнавал ни гору, ни берег, ни острова, куда в детстве столько раз ездил рыбачить. Деревья стали выше? Дач новых настроили?

Мимо проплыл плот.

— Эге-гей! С добрым утречком! — вопили сидящие на нем мальчишки и размахивали картузами.

Волна от парохода чуть не захлестнула их.

Клим с замиранием сердца глядел на зеленые, искромсанные оврагами кручи. Лодки рыбаков, дровяные баржи, юркие фильянчики[3] с черными самоварными трубами. Справа ярмарочные склады и пристани; слева — белоснежный Печерский монастырь.

Золотые купола церквей разом вспыхнули на выглянувшем солнце. Колокольный звон и протяжные пароходные гудки…

Вот она, родина моя, губернская прелестница, первогильдейская купчиха… Дворцы, часовни, трактиры, страшная Миллионка, где в каждом доме притон, каждый день праздник — то драка, то пожар. Эх, смесь барокко с Ориноко…

Пароход подошел к пристани общества «Кавказ и Меркурий».

— Эй, на «Суворове»! — гремел рупор.

— Есть!

— Подавай чалку!

— Есть!

Упали сходни.

— Приехали!

Ошеломленный и веселый, Клим смотрел на заваленную тюками пристань, на солдат, спавших на вытоптанном газоне вокруг Фонтана Благотворителей.

Григорий Платонович торопливо раскланялся:

— Ну все… Я пойду, мне тут недалече.

— Счастливо.

Клим вдыхал дегтярный, дымный, лошадиный запах набережной. Носильщик в грязном фартуке волок тележку с чемоданами. Извозчики в бархатных шапках орали через площадь: