Однако, несмотря на популярность Д. В. Винникотта, приобрести внушительное собрание его сочинений в нескольких томах до сих пор нельзя. С его текстами нужно знакомиться небольшими порциями, запятнанными контактом с настоящими вздорными матерями или иным обывательским использованием, из-за которого не так-то просто канонизировать Винникотта как титана психологии. В конце одного из сборников я нахожу следующие источники вошедших в него эссе: выступление перед Ассоциацией детских садов Великобритании и Северной Ирландии; эфиры Би-Би-Си для матерей; «вопросы и ответы» из программы Би-Би-Си «Женский час»; конференции о грудном вскармливании; лекции для акушерок и «письма в редакцию».
Во многом именно благодаря таким простым, сорным источникам Винникотт — единственный детский психолог, не потерявший для меня интереса и значимости на первых годах жизни Игги. Болезненный детский садизм и «плохая» грудь Кляйн, блокбастер-сага об Эдипе и перегруженное «fort/da» Фрейда, тяжеловесное Воображаемое и Символическое Лакана — внезапно все они оказались недостаточно житейскими, чтобы объяснить, каково это — быть ребенком, заботиться о ребенке.
Перед лицом такой фаллоцентрической серьезности мне остается лишь погрузиться в делинквентное, антиинтерпретационное состояние.
В один из тех длинных дней, что слились в единый длинный день младенчества Игги, я наблюдаю за тем, как он, упорствуя, по-пластунски подползает к выходу во двор и приостанавливается на четвереньках в размышлениях, каким сухим дубовым листом похрустеть первым. Его мягкий маленький язычок, всегда немного белый посередине от молока, высовывается изо рта в нежном предвкушении, как черепаха, показывающаяся из панциря. Я хочу остановить мгновение — возможно, навсегда — и восславить его, прежде чем перейти к решительным действиям, — прежде чем стать той, кто устраняет
Читатель/ница, вы живы и читаете эти строки, потому что кто-то хорошенько следил за тем, чтобы вы в исследовательском порыве не тащили в рот что попало. Перед лицом этого факта Винникотт придерживается довольно несентиментального мнения, что мы ничем не обязаны этим людям (зачастую, но ни в коем случае не всегда женщинам). Но мы обязаны признаться самим себе, что «вначале мы были психологически абсолютно зависимы и это „абсолютно“ означает Абсолютно. И нам повезло — нас встретили обычной преданностью».
Под обычной преданностью Винникотт понимает обычную преданность. «Это банально, когда я объясняю, что под „преданностью“ я понимаю просто преданность». Винникотт — писатель, которому хватает обычных слов.
Как только мы съехались, мы тут же столкнулись со срочной задачей обустроить для твоего сына изобильный и надежный дом — достаточно хороший, а не развалившийся или осыпающийся. (Эти поэтические эпитеты позаимствованы из классической книги о гендерквирных моделях родства «Мамин дом, папин дом»[18]
.) Вернее, не совсем так — мы знали об этой задаче заранее; по сути, в том числе из-за нее мы так быстро и съехались. Конкретно передо мной встала срочная задача научиться быть приемным родителем. А ведь эта идентичность может быть ох как чревата! У моего отчима были свои недостатки, но теперь, когда я понимаю, каково это — находиться в таком положении, каждое слово, которое я когда-либо направляла против него, начало преследовать меня саму.Неважно, насколько вы замечательный, любящий, зрелый, мудрый, успешный, находчивый или ответственный человек, но, будучи приемным родителем, вы структурно уязвимы перед ненавистью или отвращением, и с этим ничего не поделаешь — остается только терпеть и продолжать сеять семена здравомыслия и благости перед лицом какого угодно дерьма, что встретится на пути. И от культуры тоже не ждите похвалы: биологические родители непорочны, как продукция телеканала «Холлмарк», в то время как приемные — встревают в чужие дела, думают только о себе, браконьерствуют, оскверняют и растлевают.