Ариадна Стим. Механический гений сыска.

– Прогуляться? Полночь же отбили, Сатанаил летает в небе. Плохое время для прогулок.

– Но так и вы, я вижу, не в келье.

Маша грустно усмехнулась, смотря вверх.

– А я что? Он своих не уносит. Вы зря там в госпитале за меня заступились. Алексеев верно ведь про меня сказал. Падшая я. Так все здесь говорят.

Ее плечи поникли. Руки беспомощно опустились. Я шагнул к ней. Она отступила.

– Не трогайте. Замараетесь.

Я только покачал головой и шагнул к ней снова, забирая из ее рук тяжелые ведра. Вылив их в помойную яму, мы пошли обратно к дому. Я нарушил молчание первым.

– Я не хочу, чтобы вы так к себе относились.

– Почему?

– Какая разница, кто и что о вас говорит? Не им вашу жизнь жить, не им вас и судить.

Сперва Маша посмотрела на меня недоверчиво. Затем по ее лицу на миг скользнула тень благодарной улыбки, но девушка тут же вновь стала серьезной.

– Не знаю, Виктор. Не знаю. Но… Спасибо, что вы за меня заступились. За меня никто и никогда не заступается здесь...

Я вздохнул. Мне стало искренне жаль эту задавленную монастырем и глухой провинцией девушку.

Вернувшись в дом, мы сели на кухне и еще немного поговорили. О Маше, обо мне, о нашем с Ариадной визите в город и о монастыре световеров. Наконец, мы пожелали друг друга хорошей ночи, а затем разошлись по своим кельям. Раздевшись, я быстро провалился в сон.

Морфей не принес сновидений, а потому до медного боя будильника, казалось, прошло ровно одно мгновение. Зевнув, я нехотя открыл глаза. Шесть утра. Самое время начать продуктивный день. Умывшись и выпив экстракта сибирского кофейного корня, я направился к Ариадне.

– Успела изучить лишь первый роман, Виктор. – Механизм поднялся с кресла. Чуть медленнее, чем обычно.

– Думал, ты читаешь быстрее.

Ариадна указала на книгу. Только сейчас я заметил сотни газетных кусочков, самых разных форм, торчащих из страниц.

– Это все места, где вы, люди, поступаете нелогично. Квадратные закладки – ошибки поведенческого рефлекса, округлые – совершенные героем необъяснимые смысловые ошибки, по цепочке надуманных случайностей ухудшившие финал произведения, треугольные – ситуационные ошибки, приведшие к ухудшению текущего положения героя с точки зрения математической теории игр.

Не найдя что ответить, я лишь попросил Ариадну собираться, и она, со щелчком улыбнувшись своей победе над моими благими целями, поспешила за мной. Мы отправились в контору к Аиде.

Фабрика ядохимикатов Аиды Череп-Овецкой стояла прямо по соседству с заводом витального бальзама промышленника Грозова. Везде царила суета: дворы полнились рабочими, громыхали цепи подъемников, а из многочисленных труб валил черный дым. Я улыбнулся, неожиданно почувствовав приятную и нежную тоску по любимой мною столице.

Охранники в караулке, прекрасно вооруженные, при кирасах, с татуировками, какие бывают у солдат арестантских рот, охраняющих остроги на сибирских реках, встретили нас недружелюбно, но, конечно же, впустили. Деваться им было некуда.

Мы прошли мимо зачахших деревьев, миновали змеящиеся трубы, сбрасывающие отходы прямо в реку, и направились к фабричной конторе. Визжали паровые пилы и били свайные машины. Шло строительство новых цехов.

Управляющий, испуганный старичок, явно посаженный здесь в качестве потенциального козла отпущения и готовый отправиться в острог в случае выявления махинаций, с тревогой поправил затрепанный галстук.

– Что строите? – Я кивнул на двор.

– А... Лабораторию-с. Будем вместе с Грозовым делать новый бальзамчик-с от Гнили. Да-с. Аида Станиславовна всегда о людях радеет-с. Ангелица во плоти-с.

Я посмотрел на старика с сомнением.

Тот смутился и спешно указал наверх:

– Аида Станиславовна предупреждена-с уже. Скоро будет-с. Вам по лесенке, вон туда. Там у нас видовой кабинетик-с... Там и Савва Крестофорович Толстобрюков сейчас. Кушает-с.

Купец посмотрел на нас удивленно, но тут же радушно пригласил к столу. Перед ним стояла наполовину уничтоженная кулебяка с рыбой и свекольно-малиновая оболоцкая наливка. Отказавшись от предложенной еды, я обернулся к Толстобрюкову:

– Аида, мне говорили, специалист по ядам. Вы бы с ней поаккуратнее. С кулебякой.

– Ой, да бросьте, Аида специалист по всему. У нас два начальника жандармских частей за последние пять лет пропали. Канули, словно в болоте их кто притопил. Но недоказуемо все.

– И вы все равно с ней работаете?

– А как не работать? С моими-то рыбными промыслами?

Савва Крестофорович кивнул в окно. Рабочие Аиды выгружали улов из его паровых телег. На транспортеры падало живое серебро цианистых бокоплавок и бесформенные мешки смертекатиц, шевелящие длинными щупальцами ядоноги и черные шары-колуны. Заскрипели краны. С самой большой телеги начали сгружать Фараон-рыбу. Та была еще живой. Ее большие глаза были влажны от слез. Кран так и не справился с многотонной тушей, и рабочие Аиды с пилами и топорами принялись разделывать ее прямо на телеге. Чавкающе били лезвия, рыба плакала, судорожно дыша десятками ртов, а из распоротого брюха все валились и валились наружу обглоданные кости загубленных ей моряков.