Аристократ обмана

Владимир Гаврилович прошел мимо ювелирной лавки с выставленными в витрине кольцами, серьгами, разного вида кулонами, цепочками всякой длины и толщины, так что при желании из них можно было бы сплести корабельные канаты; колье, от самых небольших, которые могли бы подойти только пятилетней девочке, до совсем огромных, которыми впору подвязываться. У одной из лавок ненадолго остановился, чтобы посмотреть на крупный изумруд, лежавший на зеленой бархатной подушке, а заодно удостовериться в том, что никто не идет следом. И убедившись, что за ним никто не наблюдает (разве что приказчик ювелирной лавки), зашагал далее.

Прошел мимо «Самарских кренделей». Из магазина потягивало сладкой выпечкой, а в стеклянной витрине, едва ли не в человеческий рост, можно было увидеть запеченные «восьмерки» с маком, сладкие булки, караваи, выпечки, слойки и прочие изыски кондитерского ремесла.

Шумно проглотив слюну, Владимир Гаврилович ускорил шаг, отдаляясь, пока наконец сдобное изобилие с его манящим запахом не осталось далеко позади. Дотопав до массивного пятиэтажного здания, растянувшегося едва ли не на квартал, коротко обернувшись, юркнул в ближайший подъезд и энергично, преодолевая зараз по две ступени, добрался до третьего этажа. Уверенно, как и подобает хозяину квартиры, отомкнул дверь английским ключом и ступил в прохладу помещения. Едва он поставил трость в угол передней и повесил котелок на вешалку, как в дверь негромко постучали. Сбросив с косяка крючок, Филимонов впустил гостя – мужчину лет тридцати, с густыми усами под длинным крючковатым носом и курчавыми ухоженными бакенбардами.

Агенты – народ непростой, требуют обхождения. И к каждому из них нужен свой подход. Некоторые согласны работать за билет в театр, другим подавай коробку с дорогими сигарами, а третьих следовало уважить как-то по-особенному. Шандор Черный был как раз из последних, предпочитал рюмку с коньяком непременно из рук начальника сыскной полиции, и Владимир Гаврилович держал в небольшом несгораемом шкафу целую коллекцию спиртных напитков.

Кража иконы из великокняжеских покоев – случай особый, скупиться не следовало. Открыв сейф, Филимонов вытащил бутылку «Хеннесси» и ловко выдернул пробку. После чего аккуратно, под самый ободок, разлил коньяк.

– Э-эх, ваше превосходительство, умеете вы к людям подход найти, – весело блеснул глазами Шандор. – Ежели вы к нам с понятием, так и мы к вам понятие имеем.

Приподняв рюмку, с интересом проследил за тем, как напиток чуток плеснулся через край, тонкой липкой струйкой потек по хрустальной поверхности, застыв у самых пальцев.

– Ну, будем… – и, громко выдохнув, проглотил темно-коричневую жидкость. Одобрительно крякнув, погрозил кому-то кулаком, изобразив при этом неслыханное удовольствие.

– Давно я у тебя хотел спросить, Шандор, ты ведь не цыган?

Глаза Черного прищурились, сделав его хитроватое лицо и вовсе лукавым.

– Выходит, что так. – И тотчас добавил: – Ежели бы я вместо красной рубахи надел косоворотку, разве стали бы мне платить сотенную за песню? То-то и оно!

– Стало быть, коммерция?

– Так оно получается.

– А ты, братец, хитер…

– Как же без того? Есть немного.

– Ладно, давай рассказывай, что там об иконе слышно.

– Об иконе не слыхивал, – покосился певец на бутылку с коньяком. – А вот только один скупщик мне по пьяному делу обмолвился, что, дескать, один человек интересовался, где бы можно было заложить хорошие камни.

– Что за камни? – живо спросил полициант, насторожившись.

Надо признать, что Шандор был не из той породы людей, что стремились усилить значимость собственной персоны какими-то выдуманными историями, и уж если он о чем-то говорил, то информация не вызывала сомнений. Ведь кто, как не он, сумел обличить Яшку-душегубца, свирепствовавшего в Санкт-Петербурге два последних года, на чьей совести было семь загубленных душ. В прошлую Пасху убивец зашел в ресторан «Лукоморье», где Шандор распевал с цыганским хором. И, пригласив солиста на штоф водки, видно, признав в нем родственную душу, поведал ему откровенно о двух последних смертоубийствах. Уже через час Шандор появился в полицейском управлении и рассказал полициантам о состоявшемся разговоре, подробно описав личность случайного клиента. На следующий день у каждого полицейского в городе имелся словесный портрет маниака, где имелись столь значительные приметы, как «рваное ухо» и «поломанный нос». Этой же ночью душегубец был отловлен в одной из бродяжьих ночлежек и как особо опасный преступник препровожден в Шлиссельбургскую крепость.

– Сказал, что изумруды с сапфирами.

– Как он выглядит, спросил?

– Не без того, – приосанился агент. – Свое дело знаю. Только ведь в лоб-то не спросишь, надо исподволь, чтобы незаметно было.

– И что же он сказал? – теряя терпение, спросил Владимир Гаврилович.

– Дескать, будто бы из благородных. Будто бы поручик. Вы бы уж, ваше превосходительство, не жалели, – показал он взглядом на бутылку коньяка. – Плеснули бы рюмочку за труды. А то где же мне еще такой сладости отведать?