АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914

Именно П. Б. Струве в 1909 г. вызвал в среде российской интеллигенции яростные дебаты, выпустив сборник «Вехи», где некоторые авторы, в недавнем прошлом ведущие радикалы, выступили против присущих русской интеллигенции левых взглядов, заявив, что отныне их убеждения основываются на сочетании либеральных, национальных, религиозных и капиталистических принципов. Сборник подвергся решительным нападкам, причем не последним из его критиков был В. И. Ленин. Идеи «Вех» не только претили ему сами по себе, как предательский выпад с неожиданной стороны, но он увидел в них тревожное явление времени. Вполне сознательно Струве пытался увлечь российскую интеллигенцию на пугь прусского национального либерализма. И поступил он так не только в период, когда весь интеллектуальный мир решительно противился утилитарным и материалистическим доктринам, но и когда в России процесс экономического роста привел наконец к созданию достаточно обширной сферы деятельности для среднего класса. Означало ли это, что на смену эпохе нищих радикально настроенных журналистов неизбежно придет эпоха состоятельных либерально-консервативных адвокатов и инженеров? [381]

В 1914 г. говорить об этом было преждевременно, и противоречия, издавна существовавшие в российской элите, были далеки от примирения. Однако стоит поразмышлять над тем фактом, что девять лет спустя после 1848 г. конфликт между монархией и либералами в Пруссии усугубился вследствие конституционного кризиса, который всего лишь пятью годами позднее привел к власти Бисмарка. Военные победы, благодаря которым был разрешен кризис и достигнуто согласие между правящим домом и оппозицией, состоялись одна спустя восемнадцать, другая — спустя двадцать лет после 1848 года. Принимая во внимание, что после 1906 г. рост и перевооружение российской армии осуществлялись ускоренными темпами, трудно сказать, каких успехов она могла бы достичь в 1923 или 1927 годах. Как знать, какой политический эффект повлекли бы за собой российская Садова [382]

или российский Седан? Хорошо зная собственную историю и сознавая, что Россия быстро развивается как в военном, так и в экономическом отношении, в 1914 г. прусские генералы пришли к убеждению, что войну лучше не откладывать. Министр внутренних дел Германии, Готлиб фон Ягов, вспоминает состоявшийся в мае 1914 г. разговор с младшим графом фон Мольтке, начальником Генерального Штаба: «Перспективы на будущее серьезно его тревожили. Через год-два Россия завершит перевооружение своей армии. Он понимал, что военная мощь наших врагов будет тогда очень велика, и не видел возможности справиться с ней. В данный момент между нами и нашими врагами пока еще существовало относительное равновесие сил. По его мнению, у нас не было иной альтернативы, кроме как заблаговременно развязать войну, и нанести врагу поражение, пока мы имеем реальный шаг выйти из схватки победителями» [383]

.

С точки зрения России, положение прусских и английских аристократов в 1914 г., во многом сходное, было равно завидным. Правда, в годы, непосредственно предшествующие войне, аристократия обеих стран подвергалась яростным нападкам. На выборах 1905 г. английские консерваторы понесли серьезное поражение, равного которому не знали с 1823 года. Новое либеральное правительство лишило Палату лордов права вето, обложило землевладельцев чрезвычайно высокими налогами и позволило себе многочисленные критические выпады против аристократии. В Германии «Сине-Черная» коалиция консерваторов и центра утратила свои позиции, и на выборах 1912 г. самой крупной и популярной партией в Рейхстаге стали социал-демократы.

Однако наиболее насущные проблемы, угрожавшие самому существованию аристократии в России, английскому и прусскому дворянству удалось преодолеть. Хотя и Британия, и Германия были ведущими промышленными державами Европы, в обеих странах традиционная элита в значительной мере сохранила свою власть, престиж и богатство. И английское, и прусское дворянство опиралось на село, прежде всего на крестьян и фермеров-арендаторов, которые, принимая во внимание их многочисленность и рычаги воздействия на наемных работников, являли собой мощную сельскую суб- [384]элиту. В Англии — учитывая число негородского населения, — поддержка села была ограниченной, в Германии же имела решающее значение. Российская аристократия могла лишь мечтать об организации, подобной «Bund der Landwirte», благодаря усилиям которой подавляющая часть немецких фермеров была вовлечена в аграрное лобби, как правило, возглавляемое дворянами и всецело верное Консервативной партии, в значительной степени являясь по сути ее частью. В России, стране, где в 1905–1906 годах крестьяне сначала взбунтовались, а потом проголосовали за экспроприацию дворянских имений, возникновение такой организации, как «Bund der Landwirte» казалось маловероятным, хотя реформы Столыпина позволяли надеяться на подобную возможность.