Аристократия в Европе, 1815–1914

Так же поступил и граф Алексей Бобринский, крупнейший российский землевладелец-аристократ, который, подобно многим равным ему по происхождению и богатству в абсолютистской России и в Пруссии, жаждал власти, независимости и интересного времяпрепровождения — словом, всего того, что английским аристократам обеспечивали занятия политикой. Бобринский по сути своей неизменно был близок к вигам. Даже в период царствования Александра II, когда многочисленные конституционные проекты буквально носились в воздухе, Бобринский стремился использовать свой пост губернатора С.-Петербурга в качестве опорной ступени для того, чтобы стать лидером российского землевладельческого дворянства. По его убеждению, именно этот класс был способен возглавить конституционную и в достаточной мере либеральную политическую систему, которая, как он считал, в самом скором времени сформируется в России. Когда в 1905 г. царем была наконец дарована конституция, Бобринский использовал обретенные политические свободы для того, чтобы стать председателем Совета объединенного дворянства, первой дворянской организации национального масштаба, которая была разрешена в России. Совет объединенного дворянства, в конституционную эпоху ставший чрезвычайно влиятельной политической группировкой, явился основополагающим ядром Думы, Государственного Совета и способствовал получению Бобринским министерского поста[374]

.

Внедрение парламентаризма не только содействовало преодолению прострации в среде умных и честолюбивых аристократов, которых раздражали ограничения и унижения, в условиях абсолютистского государства неизбежные даже для социальной элиты, но и в значительной степени усилило политическую власть дворянства в целом. При абсолютизме власть была сосредоточена в руках монарха и высшего чиновничества; но даже при том, что в большинстве своем эти сановники были аристократами, они далеко не всегда преследовали именно интересы поместного дворянства, в том плане, в каком сами помещики это себе представляли. Однако, так как и в Пруссии, и в России парламенты были созданы на основе ограниченного избирательного права, большинство мест в них находилось под контролем землевладельцев.

В дальнейшем их положение там укрепилось еще более, так как они преобладали во вновь учрежденных верхних палатах: в прусском Herrenhaus и в выборной половине российского Государственного Совета.

Образование этих институтов подтолкнуло дворянство выступать в общегосударственном масштабе, заявлять о собственных интересах и программах и выдвигать из своей среды лидеров и представителей. Политическая неопытность дворянства и отсутствие в дворянской среде сплоченности и организаций не могли уже помогать бюрократической элите проводить нежелательные для дворянства меры, — как, например, освобождение крепостных с землей в 1861 г. или осуществляемая Витте в 1890-х годах политика предпочтения промышленности перед сельским хозяйством. Даже в доконституционной Пруссии, где правительство было очень внимательно к интересам юнкеров, меры, проводимые в эпоху реформ, способствовали банкротству значительной части восточного дворянства. Но теперь, когда дворяне преобладали в парламенте, правители вынуждены были прислушиваться к их требованиям. Прусские помещики были для правительства Вильгельма II, что называется, сучком в глазу. Петр Столыпин, стремившийся к рационализации и демократизации органов местного управления, не мог провести необходимые для этого меры через палату, заполненную дворянами-землевладельцами. В 1815 г. английская аристократия являлась самым могущественным правящим классом в мире — в ее распоряжении был парламент и крепкие политические традиции. Но к 1914 г. она утратила главенствующие позиции в нижней палате парламента и лишилась права вето в верхней. Напротив, слабая прежде российская аристократия, завладев в 1906 г. парламентом, приобрела беспрецедентную политическую власть. Как раз в то время, когда английские пэры теряли право вето, российская верхняя палата, Государственный Совет, не принял проект реформистского законодательства, поступивший из Думы, которая по своему составу и электорату примерно была близка к Палате общин 1850-х годов[375].