Аркадий Бухов

«Рецензент N. живет с актрисой X. Бенефис. Пьеса подлая, игра бездарная, но N. обязан хвалить. Он пишет кратко: «И пьеса, и бенефициантка имели большой успех. Подробности завтра». Написал последние два слова и легко вздохнул. На другой день идет к X.. та отворяет дверь, дает поцеловать себя и обнять и с ядовитым лицом говорит: — Подробности завтра!»

* * *

Издательство «Гриф» выпустило вторую большую книгу стихов Игоря Северянина, ставшего в такой краткий период времени уже — маститым. Не касаясь общей оценки стихов, нельзя не отметить деталей:

В «Поэзе о Фафанове» —

Себя самих не понимая.Вы вдруг заискрились, как Мумм.

В «Песенке-весенке» —

И сердце вновь олетеноКипит, как Редерер.

В «Хабанере» —

Налей в фиал восторженный кларет.

В «Кутеже» —

А иголки Шартреза? А шампанского кегли?..

Положительно прейскурант розничной продажи вин…

1914

История взятки

Заспанный Ной выглянул из ковчега и хмуро посмотрел по сторонам.

— Кто тут еще? Сказано, что местов нет…

— Это мы: голуби.

— Ишь ты, сколько тут вашего брата шляется… Говорю: все занято…

Самый старый голубь почесал ногой шею и виновато кашлянул.

— А то пустил бы, старик… У нас кое-что с собой есть… Почитай что полпальмы с корнем вывернули…

— Дурья ты голова, а еще голубь, — усмехнулся Ной, — что я с твоей пальмой делать буду!.. Тоже нашел…

— А может, и пригодится, — загадочно кинул старый голубь, — время, брат, не шуточное, потоп на дворе, а ты гнушаешься…

«А кто его знает, — подумал Ной, — может, и пригодится дерево… Дорога не маленькая, до Араратских гор ни одного полустанка…»

— А пальма у тебя хорошая? — сухо спросил он, с недоверием посматривая на голубя. — Многие дрянь приносят.

— Да уж будь спокоен, старина, — почувствовав, к чему клонится дело, покровительственно уже сказал голубь. — доволен останешься…

— Ну, ладно, шагайте… Только тише вы, черти короткохвостые, всех чистых у меня перебудите…

Это было первое появление взятки. Неведомая и еще хрупкая, она приютилась в уголке между семью парами нечистых и поплыла* Ноевом ковчеге спасаться. В дороге за ней незаметно для других ухаживал один из сыновей Ноя, которого близкие запросто называли Хамом. Когда ковчег подходил к берегу, взятка выпрыгнула первой, опередив даже голубей, которые хотели удрать со своей пальмой, и рассыпалась в воздухе.

Успела только Хаму шепнуть:

— Ничего, брат Хам… Не робей. И детей твоих, и правнуков из беды выручу… Свои люди — сочтемся…

* * *

С момента своего возникновения взятка сразу разделяется на три вида: с угрозой, с напоминанием и без них. Последний, самый тяжелый, принял характер эпидемии.

Съедал целые государственные организмы, как устрицы, даже не поливая их лимоном. В доисторическое время свирепствовал почти исключительно первый вид.

— Пропусти, голубчик…

Первобытный человек, залегший с дубинкой у чужой хижины, иронически смеялся в лицо хозяину и презрительно сплевывал в сторону.

— А вот захочу и не пропущу.

— Меня же там дети ждут…

— А может, я твоих свиненков дубиной по черепам…

— Ну, жена осталась…

— Жена… Тоже оправдание… Жену можно за голову и о камень.

— Не пропустишь, значит?

— Ну, это как сказать… Если бы да у меня бы да твой бы кусок антилопы, что ты в руках держишь, был бы…

— Жри, собака, — коротко говорил обираемый и проходил в свою законную хижину. Потом возвращался обратно, убедившись в целости своего семейства, и тихо добавлял:

— Жри и подавись!

Эту формулу перехода при передаче взятки сохранило все человечество вплоть до наших дней включительно. Даже в наше время, лишь по некоторым деталям напоминающее доисторическое, при передаче крупных сумм на благотворительные цели кому-нибудь из имеющих административную власть многие не могут удержаться и, проводив печальным взглядом взявшего, тупо шепчут в пространство:

— Жри, собака.

* * *

Рим и Греция, говоря официальным языком, изобиловали взятками; особенно Рим, где так много говорилось о неподкупности, что не брать взятки считалось неприличным. Не брали взятки только плебеи, с которых брали патриции.

Античная взятка носила подобающий ей античный характер.

На суде, например, римлянин перед произнесением обвинительного приговора, для него же приготовленного, красиво выступал вперед и гордо распахивал плащ, под которым оказывался привязанный к поясу живой поросенок, сильно мешавший своим неспокойным характером тишине судопроизводства.

— Это что? — спрашивал судья, прекрасно понимая, в чем дело. — Кажется, поросенок? Дай.

— На, — гордо говорил римлянин. — Пусть эта свинья да будет тем даром, который…

Писец судьи античным взмахом руки подсовывал античный приговор и антично опускал в карман тоги несколько сестерций оправданного, который уходил домой, громко повторяя перед каждым встречным:

— В Риме еще есть судьи!

И только дойдя до дому, уныло прибавлял:

— Лучше бы их не было! Это большой ущерб для домашнего хозяйства.