Аркадий Бухов

— Всякую, — тихо зашелестела Соня, — травы, подсолнечники, маргаритки… — И вдруг, встретившись с сухим взглядом Семена Акимовича, прошелестела еще тише: — Зайцы, суслики, кролики…

Семен Акимович грустно покачал головой.

— Не подготовленных к изучению природы на экскурсии брать больше не будем. Петриков, не мешай соседу. Что ты ему говоришь. Петриков?

— Я ничего, Семен Акимович. Я ему говорю — купаться, а он мне говорит — рыбу удить. У Венькина две удочки с собой. Я больше не буду.

Семен Акимович достал из кармана большой блокнот с сизой корочкой и приблизил его к очкам.

— Я тебе говорю — рыбу будем ловить, — восторженно шептал Петрикову его сосед. — Чес-слово. А потом костры.

— Дай честное пионерское!

— На честное пионерское. А потом в «Гори, гори ясно…» будем. А девчонки ягоды собирать будут. Только вечером уедем.

Подползшая к мальчикам Соня Конопицына зашелестела еще раз:

— Дай честное пионерское — за ягоды!

— На. Даю. А потом…

Семен Акимович вложил блокнот в карман.

— Итак, наша программа занятий на сегодняшнюю экскурсию, дети, состоит в следующем: изучение почвы в кратком виде. Более подробно мы остановимся на опылении простейших видов растений для гербариума, остальные учащиеся делятся на группы, которые…

— Васька, опять ящерица! — шепнул наблюдательный Ковригин.

— А ну тебя к черту! — сухо заметил сосед. — Она кто. твоя ящерица, — флора, фауна или явление природы?

— Лопнула, — вздохнул толстый Петриков.

— Кто лопнула? — зевнул Васька. — Ящерица?

— Нет. Купанья лопнула. Цветы наклеивать придется.

Девочки прилежно вынимали толстые общие тетради и искали карандаши.

— Итак, пишем, дети. «В условиях пригородной местности произрастание простейших видов растений, запятая, которое мы наблюдаем, запятая, является…»

— Семен Акимович, — сурово перебил его толстый Петриков, — а мы домой скоро пойдем? Скорей бы уж, что ли!

— В семь тридцать пять. «Является, запятая… Является, запятая…» Тебе что, Конопицына?

— Я прошу меня освободить от занятий. По домашним обстоятельствам. У меня голова болит.

— Принеси завтра записку от родителей. Сядь в сторону и не мешай твоим товарищам заниматься.

На большом, раскидистом дереве робко пискнула птица, прислушалась к голосу Семена Акимовича и замолкла.

Трава перестала быть травой, а стала флорой. Солнце не столько грело, сколько мешало записывать. И даже речка проглядывала сквозь кусты неуютной каемкой, около которой скопились еще не изученные виды прибрежного песка.

Освобожденная от занятий Конопицына успела поймать записку от Петрикова:

«Сонька, теперь бы в школу — здорово! Я для двора придумал одну игру: будто вы, девчонки, антилопы, а мы охотники и вас ловим.

Петриков».

Конопицына сочувственно вздохнула.

1936

Лиза Скворцова

Лиза Скворцова была такая же пухлая, синеглазая и веснушчатая, как и его дочь. Виталий Петрович не раз конфузливо ловил себя на том. что из всего класса, так приветливо встречавшего каждый его приход, он нежнее всего относится к этой ленивой шумной девчурке, ухищряющейся настолько ничего не знать, что даже лучшие, заматерелые подсказчики разводили руками. Несколько раз он давал себе слово быть с Лизой построже, но стоило ему случайно взглянуть на ее недомытые пальцы со следами лиловых чернил, на веснушчатый, вздернутый нос, на веселый пробор между косами, — как у него падало сердце. Ведь только час или два назад, перед своим уходом в школу, он будил такое же синеглазое пухлое существо, поил его чаем с молоком и целовал в пушистые волосы, пахнувшие сном и фиалками.

Перед самыми экзаменами Виталий Петрович вызвал Лизу в учительскую, когда там никого не было, и сказал ей, пощипывая бородку:

— Ты вот что, Лиза Скворцова… Ты к экзаменам подготовься. А то все сдадут, а ты провалишься. Нехорошо это.

— Я буду, — бойко ответила она, — чес-слово буду! — И, посмотрев на него тем ободряющим взглядом, каким взрослые смотрят на ребят, добавила: — Вы уж не беспокойтесь, Виталий Петрович, я не засыплюсь!

— Ну то-то. А то все на дачи поедут, кто куда, а тебе заниматься летом… Ну, иди…

Лиза юркнула из учительской, и сквозь открытую дверь Виталий Петрович увидел, как она, пробегая, успела схватить за рыжий вихор дозубривавшего уроки рослого мальчишку и исчезла за углом. И шаги у нее были такие же большие, смешные и неуклюжие, как у его Клавы.

«Провалится девка, — подумал он. — Жалко девочку».

В день экзамена все пришли чистые, вымытые и серьезные. Сидели молча и быстро срывались с места, услышав свою фамилию. И оттого ли, что солнце вошло в класс через все три окна, оттого ли, что Виталий Петрович ласково посматривал на ребят из-под пенсне и ободряюще посмеивался, когда кто-нибудь ошибался, все отвечали бойко и весело.

— Ну как? — тихо спросил он у директора, сидевшего за столом.

Тот довольно кивнул головой.