Аркадий Бухов

Немудрено, что веселая развязка в рассказе приняла вид горькой семейной драмы, причем героиня через четыре строчки переменила свое законное имя Евгении Петровны на Катю. Эти соответствующие обстоятельствам замечания сделал мне первый же редактор, возвращая рукопись обратно.

Оказалось, что кот спал дома под диваном. Я выяснил это около шести утра, когда мне пришлось встать из-за его назойливого мяуканья и выпускать его непременно через парадное крыльцо.

III

— Ты спишь?

— Ага… Мм… да… кх…

— Проснись, пожалуйста…

— Ага… Мм… да… кх…

— Послушай. Саша… Саша же…

— Ну, что?.. В чем дело…

— Видишь ли… Где-то кот орет… Прямо надрывается… Он. должно быть, забрался на крышу и слезть не может, еще упадет, разобьется… Нужно разбудить дворника.

— Я из-за твоего кота, голубушка, по двору голым бегать не стану.

— Значит, я должна буду бегать голая? Да? Ты так думаешь?

Что я думал, трудно было высказать в присутствии женщины, хотя и близкой.

— В общем, или ты, или я, но кота сейчас же надо достать…

— Ну, хорошо, хорошо… Я пойду.

Хорошо, что весной нет снега. Иначе было бы еще холоднее в накинутом на незастегнутую одежду пальто бегать по двору и разыскивать дворника.

— Павел!.. А Павел?.. Спит, черт!.. Павел!.. Послушайте, Павел!..

— Сейчас отворю… Кто?..

— Павел… Павел… Опять спит… Павел!..

— Сейчас… Сейчас…

Через десять минут, в течение которых над моей головой где-то на крыше действительно раздавался непрестанный, полный дикого отчаяния и суровой безнадежности кошачий вой, Павел вышел из дворницкой.

— Кот там, — показал я куда-то вверх, — достать надо…

— Спать мешают, — сделал он попытку понять меня. — камнем его хорошо… Окно только там, боязно…

— Достать его надо… Наш он.

— Доста-а-ать? — удивленно произнес он. — Кота-то?

— Да, кота, вот…

— С крыши-то?

— С крыши… Упадет, разобьется…

— Да где же его достать… У нас вот в прошлом году тоже один шатался кот. так его Никита ключом пришиб…

— Может быть, лестница такая…

— Лестница-то есть…

Действительно, сбоку была лестница, поставленная, конечно, для более настоятельной необходимости, чем та, которой руководился я.

Через несколько минут я, человек свободной профессии, прочитавший много хороших и умных книг, чутко разбиравшийся в жизни и делавший некоторые успехи в своей общественной карьере, и Павел, крепкий, здоровый, серьезный мужчина, сосредоточенно, хмуро и медленно ходили по крыше, издававшей под нашими ногами громкое железное хлюпанье, и ловили кота. Если бы не холод весенней ночи и не предстоящий завтра трудовой день, в этом можно было бы даже найти своеобразный спортивный интерес.

Слабому, хотя и развязному, животному трудно было справиться с двумя взрослыми мужчинами, и где-то около закопченной дымовой трубы я поймал белого с сероватыми подпалинами кота и с торжеством настоящего охотника понес его домой. Павел нес с собой домой полтинник и неопределенное отношение к моим умственным способностям.

Дома я услышал, что жена разговаривает с кем-то тоном, на который имею право только я один.

— Ну, милый, ну, родной мой, испугался… Ну, золотой мой, ну, ляг, успокойся… Ну, ляг, хороший мой…

«Странно, — подумал я, — кто же это там пользуется таким успехом?..»

Я отворил дверь и вошел в спальню.

— Только ты ушел, — с улыбкой сказала она, — а он сам зацарапался…

— Кто? Кто зацарапался?

— Да кот… Вот он у тебя на подушке лежит…

— А это? — и я обиженно вытащил пойманного на крыше кота из-под пальто.

Почему это было так смешно, я не понимаю, но жена рассказывала об этом всем знакомым целый месяц…

Я даже не понимаю жены соседнего доктора, которая прислала возмущенную записку, что если мне очень нравится лазать в пьяном виде ночью по крышам, то я могу ловить собственных котов и не трогать чужих…

За то вознаграждение, какое я ему предложил, Павел мог бы и не рассказывать никому о нашей совместной работе. Не обидно, конечно, что швейцар, снимая фуражку, почему-то улыбается, но барышни из соседней квартиры могли бы не хихикать мне вслед и не перешептываться.

IV

Становилось тяжелее.

Раньше, когда к нам собирались близкие люди, жена, разливая чай, обычно бросала вскользь:

— А мы роман собираемся писать…

Или какую-нибудь другую фразу, подчеркивающую мое особое положение среди окружающих меня людей. Затем шли долгие разговоры о заманчивых предложениях издателей, о бесчисленных письмах неизвестных поклонниц, среди которых, судя по конвертам, были даже графини, и о многом таком, что позволяло мне стыдливо и приятно краснеть и чувствовать себя маститым, мировым писателем, отдыхающим среди любящих и почитающих его близких.

Незаметно, но бесповоротно все это ушло в прошлое.

— А он сегодня опять хвостом в кипяток попал, — завязывала разговор жена, — и ничего, хоть бы что…

— Кто? Саша? — спрашивал кто-нибудь из гостей.

— При чем здесь Саша… кот попал… А вот вчера, между прочим…

Целый вечер шли долгие и восторженные разговоры о характере, поведении и привычках кота.