Аркадия

В другой руке он держит смерть Ханны в Аркадии, там, где родители были счастливы. Где он сам был так счастлив в детстве. (Или нет? Лучше не доверять этому ретроспективному блеску: золотая пыль ложится на память и заставляет ее сиять.) По этому сценарию Крох остается с матерью в Аркадии, подстригает ей корявые на ногах ногти, моет ее, купает, помнит, когда какое лекарство ей принимать, ежедневно всем этим обеспокоен. Он вспоминает роды, в которых помогал в детстве, как убирал потные волосы со лба женщин, как разминал им распухшую плоть. Здесь он будет акушеркой при распаде своей матери, и Грета, наблюдателем, рядом.

Последнее – тяжкий выбор, трудный. Предполагает действие. Он же привык тихо сидеть в стороне, наблюдать. Крох осторожно трогает пальцем свой гнев, как края раны. Вправе ли Ханна рассчитывать на такую заботу после того, что пыталась сделать? Как скажется ее угасание на Грете, городской девочке, которая если и видела смерть, то лишь в виде мушиного сора на подоконнике да крысоловки?

Хорошо бы получить какой-нибудь знак, но ночь затягивает свой шнурок туже, и ветер усыпляет деревья. Два варианта. Отдаться течению, как он делал с молодых лет. Или же броситься в воду и рвануть вплавь.

* * *

Ночь. На буфете поминальные пироги. Вчетвером они сидят за столом в Зеленом доме. Крох кладет ладонь на больную руку матери, поразительно невесомую и прохладную, но Ханна выдергивает ее из-под его ладони своей здоровой рукой. В тусклом свете кухонного светильника лицо матери кажется вырезанным из мыла. Астрид утомительно долго выжидает, прежде чем начать разговор. И всегда-то величественная, теперь она властностью подавляет. В городе знакомые Кроху акушерки отзываются о ней с благоговением; его бы не удивило, если б где-то в мире возникли алтари, ей посвященные, подобно тому, как Аркадия в свое время пестрила многоцветными алтарями Ганди, Марксу и Далай-ламе. Когда ей было за пятьдесят, Астрид удалили больные зубы, и съемные протезы завершили ее лицо подобно тому, как столярная работа завершает отделку комнаты. Она носит длинные просторные одежки землистых тонов, которые на ней выглядят элегантно. Хелле стала бы похожа на свою мать, реши жена Кроха разделить с ним свою старость. Но когда Грета сидит рядом со своей мормор, прислонившись к ее теплу, он видит, что его дочь – это вторая Астрид, заквашенная на меду Ханны. Ему приятно мимолетное чувство, что он сидит в складке времени.

Жалко, Астрид, что ты не можешь остаться, говорит он, сам себя удивляя.

Старая Астрид, ласково на него посмотрев, пожимает плечами и роняет: Хэнди.

Хэнди в деменции. По ночам ему мнится, что он в Корее, он вопит что-то вроде “Солдаты, в пункт приема пополнений, марш!” или “Шлёп твою в грязь!” Все, что случилось с ним после того, как ему перевалило за двадцать, вычеркнуто: золотая надежда, Аркадия, постоянно в нем вызревавшая, и эксперименты с порталами восприятия – лишь проблески в длинном туннеле. После того как его бросила четвертая жена, только Астрид навещает его ежедневно. Толстый Эрик приезжает раза три в год. Гараж для стариков, называет Астрид дом престарелых. Но там есть бассейн и шведский стол с разносолами; место по-своему идеальное.

В тишине заговаривает Ханна. Ее волосы, пусть седые, все еще мягко окружают лицо. Черное платье сидит мешком, жемчуг желтоватый, в тон коже. Единственное, чего я хотела, произносит она, это не быть обузой. Быстро и безболезненно, так я хотела уйти.

Но Вселенная вернула тебя обратно, говорит Астрид.

Безо всякой на то причины, говорит Ханна.

Значит, найди причину, огрызается Астрид. Хватит себя жалеть, надо двигаться дальше.

Крох так поражен, что хмыкает, а Грета плачет: Как ты резко, мормор, шепчет она. Астрид их игнорирует. Во-первых, я наняла сиделку, объявляет она. Сиделка начнет завтра. Сестра Луиза, так ее зовут, она то, что надо. Если понадобится дополнительная помощь, наймем дополнительную. Во-вторых, Ридли, говорит она, ты должен позвонить на факультет и взять отпуск до конца семестра. В-третьих, я позвонила в школу Греты в городе и в школу здесь. Все улажено. Она может начать в понедельник.

Нет, говорит Грета. Погодите-ка. Нет. У меня своя жизнь. Я не могу здесь. Я готовлюсь к колледжу. Правда же, па? Нам нужно ехать домой.

О да, говорит Астрид. Твой отец принял решение. Странно, что он тебе еще не сказал.

Я собирался сказать, говорит он, уклоняясь от пристального взгляда дочери. Но ты ушла на пробежку.

Нет, кричит Грета. Я не хочу.

Новый, прежде неведомый ему гнев вскипает в Крохе, и он слышит, как говорит сдавленным голосом: Грета, пойдем-ка выйдем, сейчас же. Его дочь закрывает рот. Через папоротники они идут к Сахарной роще, лицо Греты окутано тьмой. Папа, говорит она наконец, разворачиваясь к нему. Разве мне и так уже не досталось?

С каких пор, говорит Крох, эта история про тебя?

Мне не обязательно быть здесь. Ты можешь остаться, а я поеду домой и буду жить у Матильды. Или у Шарлотты. Или у Харпер, ты же любишь Харпер, она чистый ботаник.

Мне понадобится твоя помощь, говорит он.