Аркадия (СИ)

Она бежала вниз по лестнице, как девчонка, и осенняя прохлада застала ее врасплох, будто она прежде не чувствовала подобного. Медея вышла ему навстречу, когда он проходил мимо озера, хрустального озера. Ей казалось, что единственное, что в целом мире остается горячим - его кровь, капающая на землю.

Увидев ее, он оскалился:

- Медея! - сказал он. - Вот уж кого не ожидал здесь увидеть! И не надеялся! Потому что надеялся увидеть Розу! Она вставит мне кишки на место, верная нашей братско-сестринской любви. Я не был лучшим старшим братом, но я ведь и не был худшим!

Он частил, но все это было игрой. Каспар глумился над самим собой, издевался над собственной беспомощностью. Когда он говорил, изо рта у него струилась кровь. Медея видела что в обширной ране проглядывают внутренности. Это не было пулевое ранение. Наверное, осколок от снаряда - ему практически вскрыло живот.

Медея смотрела на него с выражением брезгливого безразличия.

- Я отведу тебя к Розе, - сказала она. Каспар засмеялся. Между его пальцами, прижимавшимися к ране тесно, как к телу любовницы, сочилась темная, вязкая кровь. Медея посмотрела на эту кровь, а потом, размахнувшись, ударила его по лицу.

И это было признание в любви на языке, который он понимал.

Потом она, конечно, отвела его к Розе, потом было еще много всего, но своей слабости она не забыла.

Через много лет, когда вся эта история давным-давно поросла травой, а все, кто должен был умереть на той войне - умерли, и только Каспар, как всегда, остался жив, Медея сидела на кровати. Перед ней лежал Каспар, он был пьяный и - снова в крови. Он целовал ее ногу - один поцелуй - косточке на щиколотке, один - ступне и еще один - кончикам пальцев. Каждый поцелуй оставлял пятно крови на ее коже, но она без брезгливости принимала это.

- И что мы будем делать? - спросила Медея.

- Любовь моя, богиня, спасибо тебе. Я счастлив, я так счастлив.

- Я спросила: что мы будем делать? - повторила Медея. Она легко могла им управлять. Каспар был дурной и бешеный, как собака, но ей он подчинялся. У него в глазах всегда было столько тоски, как у брошенных псов, притаившихся в переулках больших городов, где они никогда не станут кому-нибудь нужными.

Он был счастлив, что Медея полюбила его. Он был счастлив, что она - холодна, потому что внутри него пылал костер, достаточный для них двоих.

Медея взяла его за подбородок, и он заглянул ей в глаза. Она никогда не понимала, где кончаются его ужимки и начинается он сам. Это ему стоило стать шутом Благого Короля, но Благой Король не любил злые насмешки, ему нравилось, что Аурелиуш - добрый и дурак. Это и Медее иногда казалось смешным.

Каспар никогда не казался смешным - он был болезненным. И даже сейчас она не понимала, счастье он чувствует или страх.

- У нас будет ребенок, - повторила Медея. - С точки зрения законов существования Аркадии, это невозможно. Нам с тобой предстоит решить эту проблему тем или иным способом. Подумай хорошо.

Он засмеялся.

- А разве у тебя нет мудрого решения, о моя дочь Соломона?

- У Соломона было две дочери: Тафафь и Васемафа. Я не хотела бы быть кем-то со столь дурацким именем. Но мудрое решение у меня есть.

Он смотрел на нее, но Медея молчала.

- Ну же, ну же, ну же, - говорил он. Медея гладила его губы, не умея высказать столь страшной идеи. Наконец, она прошептала:

- Мы уйдем отсюда. В мир живых. Я хочу, чтобы наш ребенок родился и жил там. Если Отец допустил это, нарушив законы собственного мира, значит наш ребенок будет пешкой в его игре. Если же это сделало нечто могущественнее него, то неприятный сюрприз заставит его с подозрением относиться к ребенку и к нам. Мне не нравится ни один вариант.

Каспар смотрел на нее долго, чудовищность и рискованность самого этого предложения захватила его с головой.

Он представлял, что может сделать с ними Отец Смерти и Пустоты, могущественный первый на земле человек, выдернувший из пустоты само небытие. В глазах его вспыхивали радость и азарт, как будто кто-то дернул рубильник в его пьяной-пьяной голове.

И он сказал:

- Мы сделаем это.

Медее стоило этого ожидать. А потом Каспар подался к ней и коснулся губами ее живота.

И этого Медея не ожидала.

***

Мы с Адрианом открыли глаза одновременно. Темное небо уже разбавляли первые, несмелые капли света, и звезды стали тусклыми, далекими. Я прижала руку к горячему лбу Адриана.

- Мы не спим? - спросила я.

- Что ж, в самом конце, полагаю, может оказаться, что вся наша жизнь всего лишь сон.

Адриан широко зевнул и запустил руку мне в волосы, принялся перебирать пряди, одну за другой, будто это было делом его жизни, главной работой, таким же важным действием, как для Мойр - прясть судьбы. Я поцеловала его, и ощущая тепло его тела, и спокойствие, которым Адриан был наделен, сама успокаивалась. Я знала, что нам снился один и тот же сон. Нет, так было далеко не всегда, хотя пару раз мы действительно припоминали по утрам один и тот же кошмар. Но сейчас я ощущала нечто особое.