Аркашины враки

Аркадий Семенович слегка заикался, но не картавил, это он так притворялся, как бы мурлыкал. Оставив меня в коридоре, он втиснулся в дверь, еще там о чем-то помурлыкал. Когда вышел, подмигнул мне желтым глазом, а дверь закрывать за собой не стал. Проходя мимо, он глубоко вздохнул – и как-то неожиданно знакомо от него пахнуло… как-то художественно. Вроде ацетоном.

Он скрылся за поворотом коридора, а из дверей раздался женский голос:

– Студентка, входи!

Я вошла и поздоровалась. Ответа не последовало. Полная женщина с красивым бровастым лицом сидела за столом, подперев щеку. Она хмуро рассматривала меня.

Комнатка была небольшая, в углу огромный сейф, вдоль стены полки с папками, на подоконнике электрочайник и чашки с блюдцами.

– И чё?.. – наконец спросила женщина и переложила лицо с правой руки на левую. – Аркаша правда твой дядька?.. – Я промолчала. – Соврал… – вздохнула женщина. – А ты запомни: все, что Аркаша Косых говорит, дели на шашнадцать. Поняла? – она посмотрела мне прямо в глаза, как бы предупреждая о серьезных последствиях. – Ладно, садись. Зови меня Марья Федоровна. Доставай паспорт и все документы.

Документов было негусто, кроме паспорта – свидетельство о рождении, аттестат зрелости и справка о поступлении в институт на вечернее отделение. Была еще бумажка с клубной печатью, что я по договору с клубом два года вела кружок макраме. Это было неправдой, я просто работала вместо мамы, писала афиши и лозунги. Но дело это – работать вместо мамы – было незаконное. А макраме – законное, все что-то плели, повсюду тогда были эти кружки… Бумажки этой я стеснялась и вложила ее в аттестат, чтоб в глаза не бросалась.

– А комсомольский билет? – спросила Марья Федоровна.

– Нету.

– Ты куда, девушка, пришла? В УХЗ! У нас тут секретность. Слыхала?..

Повисла тишина. Я помалкивала. А женщина театрально всплеснула руками.

– И о чем только Аркаша думает?! Не комсомолка даже!..

Но все-таки положила передо мной бланк и скомандовала:

– Заполняй анкету.

Я заполняла долго и через пень-колоду. Маруся тем временем читала нарядную книжку, из тех, что можно было купить только за рекордную сдачу макулатуры – «Госпожа Бовари» Флобера. Когда я кашлянула, чтоб задать вопрос, Марья Федоровна вопроса ждать не стала, просто забрала анкету.

– Ну и ну… а еще студентка! Ошибки и помарки. И как тебя в институт взяли?..

Я и сама не знала как. Но Марья Федоровна внезапно сжалилась.

– Ладно, поняла, заполню сама. Подпишись тут и тут. Допуск к секретности из Москвы не скоро приходит, ждать не меньше двух недель. Можешь послезавтра выходить на работу. Будешь пока уборщицей в з/у.

Я поинтересовалась, где это «зэу».

– Вот туточки!.. – Марья Федоровна вспыхнула лицом и с возмущением раскрыла объятия всему окружающему ее пространству. – В ззз-заводо-ууу-управлении! – И снова заговорила спокойно и скучно: – Работа посильная, деньги маленькие… а все же деньги. Заступай послезавтра. Трудовую книжку тебе открою. И местечко в заводе тебе присмотрим, Аркаша сказал, чтоб в первую смену. Пока свободна. Ступай к своему дядьке. И скажи ему – пусть врет, да не завирается!

Я вышла. В коридоре меня ждал Аркадий Семенович. Он сказал:

– Пошли! – и я пошла за ним именно как за собственным дядькой, которого у меня никогда не было, но вот – нашелся.

Инженер Косых привел меня в ту же комнату с верстаком, в свою как бы скобяно-столярно-электро-фото-художественную мастерскую. Угостил чаем с сушками. А себе достал из-под верстака початую чекушку с наклейкой «Столичная» и плеснул два булька в кружечку, красную в белый горошек. Выпить не спешил. Смотрел на меня и, похоже, жалел. Задавал простые вопросы – где с кем живу, на кого учусь, чего делать умею, что мне Маруся сказала… Я отвечала честно, что делать толком не умею ничего и так далее. А ему все нравилось. Особенно про то, что послезавтра заступлю уборщицей.

– Заступай! – сказал он. – И приходи пить чай.

Он проглотил свои два булька из кружки и даже сушкой не закусил.

На меня опять пахнуло тем же, с раннего детства знакомым художественным запахом. Неужто у него в бутылочке ацетон?..

У Аркадия Семеновича, как я за чаем узнала, не было не только племянниц с племянниками, но и детей. А была жена Наталья Николаевна, старше его на шесть лет. Некоторое время он говорил без умолку – несерьезно и сразу обо всем, не вспомнить о чем. О себе, между прочим, сообщил:

– Я дамский угодник. Но ты меня не опасайся. Преклоняюсь пред вечно юными дамами бальзаковского возраста.