Архангел

— Никак они не будут развиваться, — сказал Келсо. — Не забывайте, что я говорил с этим вашим творением; как только он откроет рот, люди начнут смеяться.

— Может быть, поспорим? — Мамонтов протянул ему руку. — Не хотите? Это умно с вашей стороны. Помните, что говорил Ленин: самое важное в любом деле — ввязаться в схватку, а там будет видно, что делать. Именно так мы и намерены поступить. Впервые почти за десять лет мы получили возможность вступить в бой. Виктор! — позвал он.

Молодой человек нехотя встал, бросив разочарованный взгляд на Келсо.

В коридоре было полно людей в кожаных куртках.

— Это была любовь, — сказал Келсо, когда Мамонтов уже стоял в проеме двери.

— Что вы хотите сказать? — Он обернулся и посмотрел удивленно.

— У Рапавы. Вот почему он не отдал мне документы. Вы сказали, что он сделал это из-за денег, но не думаю, что деньги были нужны ему самому. Он хотел отдать их дочери. Сделать так, чтобы она их получила. Отцовская любовь.

— Любовь? — недоуменно повторил за ним Мамонтов. — Казалось, он пробует на вкус это слово, точно оно ему незнакомо, как некое новое зловещее оружие или только что раскрытый всемирный сионистско-империалистический заговор. — Любовь? Еще чего!

Дверь закрылась, и Келсо рухнул на диванчик. Через минуту-другую он услышал шум, похожий на порыв ветра в лесу, и прижался лицом к окну. Над железнодорожным полотном он увидел колышущуюся массу, окрашенную во все цвета, которая постепенно, точно входя в фокус, становилась различимой; теперь эта масса оказалась на платформе — лица, плакаты. развевающиеся флаги, трибуна, красный ковер, кинокамеры, люди, прильнувшие к канатам. Среди многих других он увидел лицо Зинаиды…

Она заметила его в то же мгновение, и на несколько долгих секунд их глаза встретились. Она увидела, что он пытается встать, что-то говорит, подает ей знаки, но вскоре он скрылся из поля ее зрения. Вереница унылых зеленых вагонов, забрызганных грязью за долгие часы пути, остановилась с негромким ударом сцепок, и толпа, радостно шумевшая последние полчаса, внезапно смолкла.

Молодые люди в кожаных куртках тут же посыпались из вагонов на платформу совсем рядом с нею. Она увидела тень маршальской фуражки в одном из окон.

Она уже достала пистолет из сумки и спрятала его под курткой, с удовольствием ощущая холодную сталь на своей ладони. В груди что-то сжалось в комок, но это не был страх. Это было напряжение, жаждущее выхода.

«Кто твой единственный друг, девочка?»

В дверях вагона возникла пробка — два человека выходили вместе.

Ты, папа.

Они остановились на верхней ступеньке, махая руками, совсем рядом с ней, до них можно было дотронуться. Люди приветственно кричали. Толпа напирала на нее сзади. Промахнуться она не может.

«А еще кто?»

Она быстро вынула пистолет и прицелилась.

Ты, папа. Ты…