Архангелы и Ко

Во всяком случае теперь, задним числом перебирая все виденное на этой своей прогулочке по Байсану, Матвей понимал: только те же стереотипы мешали ему вовремя догадаться об истинном положении дел со здешним разумом («положение» — это практически в прямом смысле слова). Вопреки тому, что истина одна только и могла исчерпывающе объяснить все виденное. Все — даже тот «предупреждающий знак» — пять вдрызг размочаленных транспортных исполнительных механизмов и только два человеческих трупа…

Предупреждение «дальше не ходить» адресовалось не людям. Оно адресовалось транспортным исполнительным механизмам. Байсанские дикари, как и представители земной суперцивилизации, угадали в противнике признаки разумного поведения, но разум этот ничтоже сумняшеся приурочили к ПОДОБНЫМ СЕБЕ.

И даже из сетевой да ноуткомповской «самой полной» информации о Байсане ничто истинному положению дел не противоречит. Ничто. В том числе и пресловутая сцена массового расстрела культового назначения. Люди ведь, наверное, тоже охотились на всяких там лошадей имени Пржевальского не только пешком — почему бы и здешним «лошадкам» не использовать дрессированных шимпанзоидов для охоты на диких?

А если ничто истине не противоречит, отпадают последние сомнения на тему: «Почему же до этой самой истины так долго не могли докопаться?» Ведь если идти по логике…

…Идти по логике и при этом идти просто — в обычном бытовом понимании данного термина — оказалось трудновато. Отвлекшись от глядения под ноги, Матвей споткнулся о торчащий из синюхи острый обломок камня. В отчаянной попытке сохранить равновесие, Матвей исполнил редчайший по красоте и экспрессии хореографически-акробатический этюд, но только того и достиг, что не упал мордой вниз, а с маху сел на плодовое тело байсанской псевдотравы… и в тот же миг едва не оглох от собственного вопля. Потому что угодил посадочной опорой не в мягкую синюху, а точнехонько на тот самый клыкообразный булыжник, о который споткнулся.

Довольно изрядное время хакеропоэтобухгалтер, воя, крутился на одном месте — как крутился бы подлинно разумный местный индивид, вздумавший дотянуться носом до своего жалкого хвостика. Потом боль вроде пошла на убыль. А еще минуту-другую спустя Матвей начал подозревать, что, как ни вертись, оценить состояние ушибленной задницы визуальным методом не получится — человеческая анатомия скверно приспособлена для такой ответственной цели.

В конце концов путем ощупывания удалось выяснить, что ни ушибленное «левое полушарие», ни обтягивающий его комбинезон очень уж серьезного урона не претерпели. И все же означенное полушарие продолжало весьма болезненно реагировать на малейшее движение соответствующей ноги. Поэтому Молчанов решил с отправкою в дальнейший путь маленечко обождать.

Но «обжидать» Молчанов решил не праздно. По его расчетам, он находился уже достаточно далеко от поселка аборигенов и еще достаточно далеко от своих соэкспедиционников — достаточно, чтоб без особой оглядки принять кой-какие весьма трудоемкие меры предосторожности.

* * *

— Ты можешь наконец сесть? — сказал Клаус.

Матвей строптиво фыркнул, но все-таки сел. На самый краешек койки. Очень осторожно сел и очень неудобно: только правой половиною той самой части тела, которая, кажется, доискалась-таки на себя приключений.

Может, бухгалтер Рашн и проигнорировал бы эту Клаусову реплику так же, как и все предыдущие. Но… Слишком уж неприятный подтекст замаячил во вроде бы совершенно невинном вопросе. Да и таким ли уж невинным он был? И был ли он, черт его раздери, таким уж вопросом?

«Ты можешь наконец сесть».

Впервые эти слова мелькнули в молчановской голове, когда хозяин ее (головы), уже на подходе к озеру спохватившись, активировал дальнюю связь. Судя по тому, что интерком тут же окликнул Бэда Рашна, попросил его немедленно отозваться и поведал о высланных на поиски запропавшего бухгалтера разнообразных исполнительных механизмах — наземных, летучих и, кажется, даже еще каких-то… Судя по всему этому, бухгалтера Рашна окликали уже давно и без особой веры в удачу. А еще судя по всему этому, коллеги-спутнички либо решили, что без него им в любом случае пропадать, либо почему-то вдруг избавились от опаски демаскировать себя неумолчными радиовызовами и повсеместным шнырянием всяческой механической дряни.

Второй раз перспектива присесть лет на надцать… да нет, какое там — прошлые его художества в совокупности тянули на срок, соизмеримый с возрастом homo sapiens как биологического вида… Это ежели в правовом поле OOP. А в каком-нибудь отложившемся мире понедоразвитей за все молчановские прегрешения светило всего-навсего секунд сто. Именно светило. В световой камере.